И нет тебя дороже

Наверное, он так бы и сделал, только, вот беда, Минковой на занятиях не было. Не посещала Вероника занятий, к конкурсу красоты готовилась. Но вполне возможно, угрюмо думала Лиза, они встречаются где-то помимо университета. Может быть, он ездит на своей машине встречать ее после репетиций. А может быть, он даже в зале ее поджидает, любуется, глядя, как она там, полуголая, расхаживает по подиуму, загребая ногами. Специфическую походку, которая у манекенщиц «кошачий шаг» называется, вырабатывает. Он тоже почти артистом стал, связавшись с этой Минковой. Как недоуменно таращил глаза, глядя на заколку, изо всех сил делал вид, что не понимает о чем речь! А потом вдруг тоже обозлился. Покраснел да и выдал что-то вроде того, что у нее, похоже, сегодня не все дома. У Лизы даже дыхание перехватило, когда она услышала эти слова. Никогда раньше Лешка себе такого не позволял. Нет, все кончено. Все кончено, пусть он и сидит рядом, как ни в чем не бывало. Он еще и трус, оказывается. Встать и пересесть после ссоры на другой ряд у всех на виду духу не хватает. Пересесть, значит, дать понять, что между ним и Лизой все кончено. А он, наверное, еще сам не знает, как поступить. Потому что не знает, как поступит с ним Вероника. Хотя тут и думать нечего, наверняка бросит, как того парня с физвоспитания, как других… если уже не бросила. Ну конечно! В этом-то все и дело! Поиграла как кошка с мышкой в выходные дни, провела ночь, да и переключилась на кого-то другого. А Лешке ничего не оставалось, как делать вид, что никакой Вероники между ним и Лизой никогда и не стояло. Только вот улики слишком серьезные, чтобы им не верить.

– Клава сказала, чтобы все как штык были. Весь курс. Кто не придет, зачет не получит, – сказала Машкина на последней паре.

Придется идти. Клавдия Ивановна читала курс современной литературы. Суровая дама, как сказала, так и сделает. Вздохнув, Лиза следом за другими поплелась в актовый зал. Петрова махала ей рукой, что означало, что она держит для Лизы место, но Лизе не хотелось садиться с ней. Потому что там уже сидел Лешка. Рядом с Петровым, как всегда. Она уже жалела, что рассказала Жене о своих подозрениях. Та, как и Таська, ей не поверила. Еще бы! Лешка хороший, Лешка замечательный. Вот пусть с ним рядом и сидит. А она будет сидеть с чужими. Никто не будет убеждать ее, что она неправа, никто не будет задавать дурацких вопросов. И Лиза села на пустующее место в первом ряду.

Буквально следом за ней вошла Клавдия Ивановна с пожилой полной женщиной в сером, мешком сидевшем на ней, костюме, и неожиданным ярким детским бантом, перехватывающим сзади чахлый хвостик сивых волос. Уж не у внучки ли одолжила?

– Вам крупно повезло, – оглядев аудиторию, гордо возвестила Клавдия Ивановна. – Перед вами выступит один из самых значимых, самых талантливых поэтов современности.

От таких слов женщина слегка втянула голову в плечи и смущенно улыбнулась.

– Клавдия Ивановна преувеличивает…

Но все знали, что Клавдия Ивановна никогда не преувеличивает. Она была одна из самых строгих преподавателей и самых строгих ценителей литературы, и никогда никого не хвалила просто так. Аудитория затихла, глядя на живого классика. Женщина в свою очередь оглядела заполненный студентами зал, потом вдруг перевела взгляд на потолок, словно призывая себе в помощь силы небесные, и безо всяких предисловий начала читать стихи.

Лиза, хотя и училась на филологическом, стихов не любила. А сейчас так особенно. И манера чтения поэтессы в первую минуту не вызвала ничего, кроме неприятного удивления – настолько была неестественной. Она отвернулась, чтобы не видеть страдальческого выражения на лице пожилой тетки, и посмотрела в окно, за которыми качались от ветра верхушки деревьев – актовый зал был на третьем этаже. Ей вдруг остро захотелось домой. Сейчас отец, как всегда, в саду, осматривает деревья, а мама, наверное, готовит обед. В доме тихо и сонно. И очень уютно. Не то что здесь, в холодном зале.

Тетка, тем временем, то завывала, то почти кричала, то начинала шептать так, что едва ее слышно было. Прямо заклинания какие-то. Но вдруг – как будто щелкнул внутри Лизы выключатель, и тусклое помещение озарилась сиянием – поэтесса произнесла слова, которые заставили ее слушать дальше. Слушать и – понимать.

«Любовь и ненависть – родные две сестры, одна смеется, а другая плачет. Почти всегда вдвоем – и не иначе, живут в моей душе… любовь и ненависть – к счастливому тебе».

Это же о ней, о Лизе. Раскрыв глаза, она слушала, как и вся аудитория, затаив дыхание, забыв и о возрасте поэтессы, читавшей стихи о первой любви, и о неряшливой прическе и нелепом костюме. Исчезла реальность, грубая материя мира, и только чувства до краев наполняли аудиторию.