И ничего не происходит

–Ну что возвращаться к пьяной шутке, – сказал Батурин.

–Это не я возвращаюсь.

Потом, раздумывая о «шутке», мне все больше переставало навиться это, и к Батурину я проникался неприятным чувством. Это была не шутка, а явно агрессивный выпад, рассчитанный на определенную реакцию; показательным было, что Лыкова его подхватила.

Потом приехал Александр, из Белорусского университета, три дня работал на большой машине, но программу не внедрил, уехал по семейным обстоятельствам. В пятницу с ним собирались остаться работать вечером, но поняли – бесполезно. Жена у него в роддоме. Я показал ему, что должно было получаться в разомкнутой цепи – колебания, у них получалось совсем не то, но он всячески цеплялся за свой результат.

Вошла Лыкова, за ней семенил Батурин. Лыкова крикнула с той половины:

–А вот Сергей закончит работу. Сергей, Батурин уезжает на два дня, тебе передаст свой заказ, сдашь в печать и передашь заказчику.

Строптивость овладела мной; я почувствовал бешенство. Причем, не он просит, а приказ Лыковой, в какой-то ультимативной форме, чуть ли не окрик, как будто я оловянный солдатик. Батурин на меня не смотрел, отводил глаза, я понимал – ему стыдно, он сам чувствует, что последнее время все и так висит на мне, вот Лыкова и взяла инициативу на себя, приказ и точка. Она подошла к его столу, рядом с нами. Я показал, что не хочу за него дописывать, потому что потом еще я бываю виноват: что-то не так сделал. Лыкова заставила его переделывать выводы. Я удивился:

–Последние два заказа так делали, как у него сейчас.

–Вот Лыкова считает, что надо не так, – сказал Батурин.

–В выводах не должно быть никаких ссылок на другие пункты, – сказала Лыкова.

–Но вы же пропустили два последних заказа в таком виде, – сказал я.

Она со смешком, доверительно:

–Это называется один дурак написал, а другой…

–Выводы должны быть компактными, не растекаться мыслию по древу, – возразил я. Возражал, чувствуя взвинченность, желание как-то уязвить их. Александр улыбнулся. А Лыкова конечно тоже взвилась, она не любит ни малейших возражений. Александр стал прощаться, я, пожимая руку ему, сказал:

–Ну, давай. Только функцию Бесселя все же не распечатывай.

Лыкова смеясь, улыбаясь, вдруг брякнула:

–Батурин сказал: Сережа у нас стакан.

(Это ей вспомнился Фурье в связи с Бесселем).

Александр улыбнулся, переводя взгляд с меня на Лыкову, которая сидела красная.

Я почувствовал себя оскорбленным – она это сказала присутствии постороннего человека. Я умолк.

–Зачем обижаете человека, – мягким голосом произнес Батурин, исправляя выводы, сидя спиной ко мне.

–Батурин почему-то подумал, что я обижаюсь.

Александр улыбался, глядя на нас. Потом я думал, надо было сказать: «Александр, ты конечно думаешь, о чем здесь речь. Видишь ли, я пью, пью и пью. Часто бываю на работе пьяным. Правда, странно, не один, но это не важно. Так вот, во время одной нашей пирушки Батурин остроумно срифмовал меня со стаканом».

22

В выходные дни томило тяжелое чувство, почти непереносимое; я думал о Батурине, Лыковой: «Вы ещё побольше на меня нагружайте». Возмущало, что я тяну всю теоретическую работу по методам расчета, а мне бросают еще и всю производственную. Тяжелые два дня, испорченные выходные; я рассказал все Инне, и она сказала:

–Скажи Лыковой, я больше не буду доделывать ни за кого работу. Если не может сделать сам, пусть не берется. Скажи, что он нарочно тянет с заданием, чтобы стало срочно, и только ты мог выполнить.

И вот, сделав все-таки работу, я так ей и сказал, причем при всех; Лыкова округлила глаза, сделала огорченное лицо.

–Мы всегда помогаем друг другу, как так можно?

–Это все время так. Как только Батурин собрался на охоту или еще куда-то, так остается за него работать. Что я – водосбросная яма? Я понимаю еще – Валя, у нее дети. А тут… Если будет так продолжаться, то у меня не останется ни времени, ни сил на другую работу.

–Я знаю, почему ты так говоришь. Потому что ты о себе беспокоишься, о своей работе. А Батурин, все знают сколько у него общественной работы.

Я не стал ей говорить, что надо в первую очередь делать работу, и если не хватает времени на нее, так и не пускаться в общественную, все это бесполезно. Итак, я оказался эгоистом, так она меня выставляла, я сказал:

–Если я буду тянуть все, то не хватит сил на работу с белорусами.

Белорусы – мой козырь; без меня они не выполнят эту работу, а она нужна Лыковой. Это мое выступление выслушали, делая вид, что им это вовсе не интересно, все присутствовавшие.

После обеда появился Батурин, у него был понурый вид; он приехал откуда-то с похорон.

–Бедный, даже осунулся, – сказала Лыкова, явно для меня.

Вот мол, человек с горем, а ты… Но он, уезжая, ничего не говорил мне об этом, приказывала Лыкова. Поэтому, подумал я, мне и сейчас неинтересно. Прошел час. Он обратился ко мне, спросил о работе.

–Я все сдал.

–Спасибо.

–Меня благодарить не надо, благодарите Лыкову, она мне приказала.

–Как же так, мы что-то не понимаем друг друга. Я ведь передавал тебе блокнот.

–Вы передавали технические подробности. А приказ я получил от Лыковой.