И нитка втрое скрученная

- Погоди, куда уж ты пойдешь, - сказала она. - Поешь чего-нибудь. - Она пронзила его одним из своих уничтожающих взглядов, и он весь съежился.

- Ты, поди, дома-то не очень готовишь себе горячее.

- Да ничего, Рахиль, - сказал дядя Бен, прижимая к себе шляпу и свернутый комбинезон. - Я не хочу здесь болтаться, тебе мешать.

- Я всегда говорила, что тебе надо жениться. Возьми себе жену.

- Я не о том. Я не хочу вырывать у тебя кусок изо рта, женщина, продолжал дядя Бен.

- Ладно, ладно, - сказала она ему, размешивая настой из трав. - У нас все равно мало, одним ртом больше, одним меньше, никакой разницы. Ступай, посиди у Чарли. Я тебя позову.

Она принялась процеживать настой в битую-перебитую эмалированную кружку, не обращая больше на Бена никакого внимания. Перед тем как отнести настой отцу, она подложила в печку дров, подождала, пока они занялись, и поставила над огнем горшок. Печка ровно загудела.

12

Зимой не бывает вечеров. Сразу же опускается ночь, накрывая вялый, покорно гаснущий день своим холодным черным покрывалом. Ледяное дыхание ночи загоняет бедняков в хибары, где они жмутся к чадящим керосинкам, жаровням или старым железным печуркам. Люди забиваются под одеяла, напившись кофе с черным хлебом, и слушают голоса вторгающейся ночи: возню кур на насесте, стрекот бесчисленных сверчков, потирающих крылышки, далекое тявканье собаки.

По шоссе, шурша резиной, мчатся вдаль ночные автопоезда, будто журчит по разрисованному пунктирами бетону бьющая из шланга вода. Фары выхватывают из тьмы желтые конусы света, безразличного к миазмам помоек, к живому аромату варящейся в горшках убоины по шесть пенсов за фунт и к тленным запахам ржавого железа и прогнившего дерева. Лучи мощных фар проносятся в темноте, не задерживаясь на светящихся оконцах лачуг, на желтых язычках керосиновых ламп, на красных угольях, тлеющих в решетчатых жестянках-жаровнях. Они мелькают поверх этих крохотных бескровных огоньков, которые силятся вырваться наружу из этих хижин с провисшими крышами, будто нетерпеливые надежды, которые скребутся у дверей и просятся на волю. Машины мчатся по шоссе мимо накренившихся хижин и людей, тонущих, словно акулы, в море грязи. Мерцает бетон в перемежающихся огнях, а ночь подкрадывается вплотную, чтобы заключить холодную землю в свои бесстрастные объятия.

Чарли Паулс сидел у печки на корточках, прислонившись к стене. Он уперся локтями в колени. В одной руке у него была эмалированная миска, он держал ее почти у самого подбородка, а в другой - ложка, которой он отправлял в рот тушеную репу. Он медленно жевал, и на правой скуле у него ходила маленькая черная родинка.

В кухне стало теплее, в старой железной печке потрескивали дрова, и наружная дверь была наглухо закрыта, не давая доступа мелкому дождю. Немного, правда, попахивало дымом, потому что дрова попались сырые. Собака свернулась клубком у ног Чарли и нетерпеливо урчала в ожидании объедков от ужина. Мелкий моросящий дождь с шелестом сеял по стенам дома.

Мать сказала:

- Я сварила отцу немного супа из репы. Да он, поди, уснул.

Она стояла у плиты рядом с Чарли, дожидаясь, пока мужчины кончат ужинать. Рональд, самый младший - Иорни, дядя Бен и муж Каролины, совсем еще мальчишка, Алфи, набились вокруг стола, втиснутые в узкое пространство. Каролина, тяжелая и неуклюжая со своим животом, стояла, привалившись к шкафу, и молча наблюдала за всеми. Глуповатое, покрытое пятнами лицо, спокойно удовлетворенное и неосмысленное, было неподвижно, как у куклы. Она втайне гордилась своим мужем и смотрела, как он ест, не пропуская ни одного его движения.

Алфи был худенький, ничем не приметный юноша с лицом, отмеченным удивительным безличием, будто кто-то взял да и попробовал печать, оставив на бумаге размазанный неразборчивый отпечаток: лицо в серой массе, пятно в толпе, начисто лишенное хоть каких-нибудь черт индивидуальности. Но он был работящий парень и хороший муж, хотя сейчас и обескураженный слегка результатами собственной недавно открывшейся доблести на супружеском ложе. На людях он почти рта не раскрывал, и одна Каролина знала, о чем у них были разговоры в лачуге из старого контейнера.

Чарли сказал ему с набитым ртом:

- А у вас крыша не должна протекать, толь хорошо держит. А, Алфи?

- В порядке, - пробормотал Алфи, не поднимая от тарелки глаз.

- Так Каролина считает, что вам не добиться этого домика.

Алфи ничего не ответил, и мать строго взглянула на Чарльза.

- Не говори с полным ртом, Чарльз, сделай одолжение, - сказала она.

Чарли проглотил и сказал: