i-o

Недостающая деталь моего механизма.

Я прикоснулся к левой стороне груди и запустил палец под мышцу: она легко приподнялась, обнажив красное, влажное отверстие, на дне которого лежало мое неподвижное сердце. Я засунул трубку в отверстие, надавив на нее кончиком пальца. И мгновение спустя мое сердце уже билось в одном ритме с пульсом фабрики.

Затем я взял из рук надзирателей робу, надел поверх нее фартук, кармашек которого был заполнен маленькими трубками.

Толпа расступилась, пропуская меня к дверям, за которыми находилась лестница с шаткими металлическими ступеньками, ведущая к моему рабочему месту Я услышал шипение пара, возвещающее о прибытии первой заготовки, и извлек из кармашка трубку.

Не оглядываясь назад, я спустился по лестнице и приступил к выполнению задачи, осознавая теперь, что возможность помыслить о других возможностях была дана мне только для того, чтобы я осознал все их безумие. Машина была идеальна, она была такой с самого начала, производственная линия функционировала бесперебойно и безупречно. Она производила производителей, бесконечный поток серийных богов, которые являлись одновременно и своими собственными творцами, и своими собственными разрушителями.

Такому совершенству не требовалось ничего свыше.

Вокруг меня раздавался равномерный гул фабрики, в механизме которой все детали снова были на своем месте.

Вспышка

Когда мы впервые встретились, мои кожа и одежда блестели от керосина, которым я облил себя. В руке я держал металлическую трубу, готовый в любой момент высечь ею искру из бетонного пола и вспыхнуть как факел. В заброшенном доке стояла мертвая тишина, если не считать плеска ядовитых волн, разбивавшихся о стальные опоры пирса, да скрипа пары-другой оставленных без присмотра машин, работавших в автоматическом режиме.

Она выступила из теней, которые отбрасывали на цементный пол гигантские остовы складов, похожие на высохшие хитиновые каркасы. Одета она была — это я понял, только познакомившись с ней ближе, — в своем обычном стиле. Ботинки на толстой подошве, проношенной до металлической основы, темно-серый комбинезон, который был ей велик как минимум на три размера (от него она использовала только брюки — верхняя половина болталась вокруг пояса, словно не до конца лопнувшая оболочка куколки). Еще белая майка на черных, спадавших с плеч бретельках с надутым по трафарету оранжевым символом радиационной опасности. Черные жирные волосы были сколоты на затылке тремя стальными шпильками, непокорные пряди свисали, обрамляя угловатое лицо. И — это главное — на этом лице застыло то самое немного насмешливое и слегка заинтересованное выражение, за которое я возненавидел ее.

Она стояла, уставившись на меня, несколько минут. Никто из нас не решался пошевелиться или заговорить первым.

Мне не терпелось чиркнуть трубой о бетон, но я знал, что не смогу это сделать в ее присутствии. Самосожжение — дело интимное.

Она же тем временем всем своим видом показывала, что никуда не торопится. Напротив, она еще дальше вышла из тени под блеклый свет, испускаемый теми немногими прожекторами, в которых еще оставались лампы. Скрестив руки на груди, она приподняла брови и снова уставилась на меня.

— Не обращай на меня внимания, — сказала она медоточивым голосом, в котором так и слышалась скрытая угроза.

Я посмотрел на трубу, потом снова на нее. Мое тело жаждало спасительного огня, по онемевшие и бесполезные руки не слушались меня.

Керосин капал с кончиков моих волос, стекал по лицу, обжигал кожу там, где она была содрана.

Она приблизилась ко мне еще на шаг.

Мои пальцы вцепились в трубу, словно давая понять, что я не отступлюсь от своего намерения.

Ее глаза сузились, и она стала всматриваться в меня еще пристальнее. Вся ее поза говорила именно то, что она озвучила несколькими секундами позже.

«Ну, давай, валяй!»

Онемение, охватившее мою руку, распространилось на грудную клетку, ноги и голову. Она собралась мне все испортить! Взглядом я умолял ее поскорее убраться восвояси.

— Ну, давай, валяй! — сказала она, слегка ухмыльнувшись при этом.

Я прижал конец трубы к полу и слегка поскреб бетон.

Она наградила меня презрительным взглядом: разве это так делают?

И тогда я почувствовал, что мне бросили вызов. Слабо или не слабо мне довести дело до конца? Конечно, не слабо! Если я не боялся топиться, прыгать без парашюта с трехсот футов, стрелять себе в висок из строительного пистолета, не говоря уже о не единожды распоротых запястьях и шее, то что тут говорить о самосожжении.

И тем не менее я ничего не мог с собой поделать. Разница была в том, что теперь Шива вопросительно смотрела на меня. И этот ее взгляд почему-то убивал всю мою решимость. Вы скажете, конечно, что мне просто недоставало уверенности в себе…

Она приблизилась ко мне еще на шаг. Видно было, что пока мои попытки высечь искру не произвели на нее сильного впечатления.

Именно в этот миг, если я ничего не путаю, в руках у нее появилась зажигалка, похожая на миниатюрную паяльную лампу — древний инструмент, которым в наше время уже почти никто не пользуется.