И.О. Злой Королевы (СИ)

После сытного ужина, обычно из окорока, каши и овощей, рагу или жаркого, мы усаживались на шкуры и подушки и слушали лютню. Иногда мы с Астой рассказывали наши сказки, в основном, из моего мира. Лучше всех слушателям заходили вольные пересказы популярных исторических фильмов – адаптировать земную современность под сложный здешний менталитет мне было лень.

Я делилась историями с Астеллой, а та ловко меняла их начинку, не портя сюжет. Все взболтать, но не смешивать. «Эмма», «Евгений Онегин», «Ярмарка тщеславия» оказались книгами на все времена, включая мрачное средневековье.

Впрочем, иногда нам хотелось чего-нибудь в меру слезоточивого, и тогда я выуживала из памяти Шекспира или Диккенса. Одну только «Рождественскую песнь» пересказывала раз пять.

В один из вечеров мне захотелось самой взять лютню. Слова давно крутились в голове и однажды сложились в песню. И хотя стихотворец из меня был так себе, строки шли от души.

Король королеву любил,

Он глаз с нее не сводил.

Она была так юна,

Прекрасна, горда и умна.

И толк в колдовстве знала она…

…

Он черствое сердце смягчил,

Но в замке жену заточил,

Не дав страсть плоти познать.

Чтобы беду отогнать,

Чтоб жизнь у нее не отнять…

Я пела о тоске молодой королевы, о неприятии ее дворцовой свитой и фрейлинами, о ненависти падчерицы. Но больше всего Моргату томили недопонимание и, как ей казалось, холодность мужа. Он развлекался с придворными дамами, но ни разу не зашел к ней в покои. При этом его глаза говорили о другом – и юная Катарина терялась, не понимая, как трактовать эти взгляды.

Подняв глаза на Эвейна во время проигрыша, я тоже неожиданно в них утонула. Я пыталась пробудить воспоминания, а он – вырваться из наваждения. Он тоже ее видел, юную Моргату, но только моими глазами. И я поняла, откуда взялась эта песня – мне было очень важно, чтобы Эвейн тейр Фэрэль сам понял, кто перед ним.

Глава 24

И все же постоянные дожди вгоняли нас в депрессию. Невыносимо было сидеть в амбаре, делая короткие вылазки лишь в будочку специального назначения и в руины.

Галата перебралась в западную часть развалин, где уцелела часть второго этажа со стенами. Холод и снег были ей нипочем, а вот дождь заставлял целыми днями дремать у раскаленных камней.

Первой не выдержала Трисс. Живая от природы девочка устала в заточении. Даже общение с Зеркалом перестало ее радовать. Беатрис полюбила трансляции танцевальных фестивалей из Маджзы, солнечной страны оазисов (функцию «покажи Белоснежку» я временно отключила). Но Зеркало вдруг развредничалось.

Однажды днем Трисс, под вой ветра и стук капель по крыше, сбежала в гостиную, где женская часть сообщества готовила ужин, и, топнув ножкой, воскликнула:

— Я не красивая, я уродина!

— С чего ты решила? — лениво поинтересовалась я из-за стола. — Покажи того, кто тебе это сказал, и я плюну ему в морду.

Передо мной громоздилось блюдо с вылепленными плюшками, а тесто все не заканчивалось. Я устала лепить булочки – все монотонное вызывало тихую ярость.

— В Зеркало свое плюнь! Оно показало мне… показало… меня… и я была… страшная, вот! Такая! — Трисс изо всех сил втянула щеки. — А потом показало, что я танцую на балу… одна… и все от меня шарахаются, как от прокаженной, и… — мелкая резко замолчала.

«Я с этой жестянкой магической поговорю, будет только обучающие видео показывать», — чуть не пообещала я, но вовремя опомнилась.

Все мы, Трисс, Аста, Клара и я, медленно повернули головы в сторону камина. Там, скрестив ноги, сидел на шкуре и преспокойненько чинил свой плащ Эвейн тейр Фэрэль.

В какой-то момент мои друзья перестали замечать паладина, он стал неотъемлемой частью нашего бытия.

Тейр Фэрэль часто, особенно в последнее время, выныривал передо мной из ниоткуда в самый неподходящий момент, и я начала подозревала, что он использует какое-то отводящее внимание заклинание. А с того момента, как я неосторожно исполнила полубиографическую балладу собственного сочинения (и очень об этом пожалела – словно бесы за язык потянули) между нами натянулась нить напряжения. Так что Трисс не очень-то и виновата.

Просто я устала притворяться. Меня так и тянуло выйти на площадь в Ореховом Доле и во всеуслышание заявить:

— Кровавая Королева вернулась! Трепещите!

Или что-нибудь в этом роде. Однако Тарун был против, и остальные меня в сей смелой инициативе не поддержали. Кроме Галаты. Но драконихе, кажется, просто было интересно понаблюдать, как отреагируют селяне: пойдут на амбар с вилами и факелами или падут ниц перед потомком Вайсланов.

Клара и Аста в один голос утверждали, что не могут оценить потенциал адепта Света. Наложенные на него чары сбивали все их магические «настройки». Однако Астелла с уверенностью твердила, что на ее памяти Эвейн ни разу не солгал, просто что-то… скрывал.