И обратил свой гнев в книжную пыль...

Я был когда-то мертвым
в мертвом городе
семь сабель
вонзились
в тучный мой живот

я был когда-то мертвым

с тысячью мертвых желаний
три телефона
разрывали мои барабанные перепонки

я был когда-то мертвым

голым на снегу
в моих волосах
свил гнездо страх
я был когда-то мертвым
живой
была одна
надежда
что я не умру

(1972)

Странно, но теперь уже никто не говорит об «отчуждении». И у меня такое впечатление, что сегодня мы в значительно большей степени «отчуждены» благодаря СМИ и замотанности на собственной работе от наших первоначальных, исходных возможностей, чем молодежь тогда, в начале семидесятых.

Был когда-то Гегель, сформулировавший это понятие — «отчуждение», причем он всю историю человечества рассматривал как историю «перехода в отчужденное состояние». От Гегеля это перешло к Марксу, различавшему сверх этого еще два понятия — существование и сущность. Он установил, что человеческое существование отчуждено от своей сущности, что каждый человек — не то, что он есть по своим потенциальным возможностям. Говоря другими словами, он «не тот, кем должен был бы быть, и должен еще стать тем, кем он мог бы быть».

Эта мысль перекинулась на взбунтовавшихся в 1968 году студентов. Но здесь, в их борьбе за «свободу», при эмоциональной эксплуатации понятия «отчуждение», проявился весь неполитический подход, спонтанность этого движения, целиком устремившегося на борьбу с условностями, за освобождение от закоснелости и узости общественных взглядов. Целью были не политические преобразования тех производственных отношений, которые превращают рабочего в товар, делают товаром его рабочую силу, а реализация своего непомерно раздутого мистифицированного «я».

Это «я» — наша собственная личность, которую все мы искали и никак не находили, и те темные и мощные общественные силы, уготовившие нам собственное «отчуждение» от нашего слабо проявленного, никогда не знавшего однозначной дефиниции «я», загоняли нас в бесконечные, разъедающие душу диспуты, оставлявшие после себя только поверженные жертвы. Но, пожалуй, это были последние разы, когда мы так беспощадно и открыто ставили в кругу наших «друзей» вопрос, чего мы, собственно, хотим от этого мира.

Глава 11 Прибежище в работе

С одной стороны, мне не давало покоя мое отчаявшееся «я», с другой — мои возможности выдержать эту ситуацию тоже уже были на исходе. Я все еще так и не «добрался» до цели, хотя это было самым сильным моим желанием. Я по-прежнему был «в пути» — без остановки, без передышки, без минуты свободного времени, чтобы хотя бы все взвесить и обдумать.

Я ощущал обеспокоенность, неуверенность в себе и все время куда-то рвался, мне казалось, я уже кем-то стал, но это представление ежедневно перепроверялось заново, самоуважение бесконечно пребывало под вопросом, мысли не за что было зацепиться, — в такие периоды невольно вгрызаешься с ожесточением в текучку реальных проблем рабочего процесса, происходящего вне тебя. Вот и я углубился в свою, пусть еще и не окончательно принятую работу, постепенно начиная понимать особенности требований к ней и возникающие в связи с этим проблемы. Я с головой ушел в трудности, как стать настоящим начальником отдела и научиться соответствовать этой новой должности.

Через десять лет, когда мы уже расстались, Дора В. со свойственной ей очаровательной нескромностью заявила:

— Всем, чем ты стал, ты обязан мне!

Я в ответ лишь язвительно рассмеялся, но все же признаю, что доля истины в том есть: разве стал бы я так интенсивно и целеустремленно заниматься выставочной деятельностью, достигнув в результате определенных успехов, если бы не эта женщина, ее друзья и сомнения того периода, не дававшие мне ни минуты покоя?

В штормящем хаосе тех дней я искал спасения на прогибающихся подо мной, но все же крепких планках заново выстраивающейся работы. Я старался оставить все, что отвлекало меня и делало неуверенным в себе, в том беспокойном месте, откуда уходил в совершенно другой мир — видимый и действительный, — приковавший меня в итоге к себе не на одно десятилетие.