И обретешь крылья...

Номером вторым был Пит, большой, светловолосый англичанин, мать которого родом из Вены. Он соединял в себе английский черный юмор с венским шармом. Джей исходил из чувства и дерзости, Пит — из интеллекта и навыков; Джей был музыкант-самоучка, Пит учился этому. После первой же пробы появились проблемы.

Пит читал по нотам, а Джею, лишенному этой возможности, требовалось довольно много времени, чтобы разобрать мелодию на слух. Разумеется, это сразу же стало очевидно. Когда Пит ушел, Джей сокрушенно уставился перед собой.

— Что такое? — спросила я. — Почему ты повесил нос?

— А… У меня проблема: он играет совсем просто и очень быстро, а я ничего не понимаю и боюсь, что у меня ничего не получится…

Пришлось уговаривать обе стороны. Пит был недоволен.

— Послушай, если мне придется его обучать, то на это уйдет в два раза больше времени! Я, конечно, не против стать музыкальным руководителем и нести ответственность, но тогда это будет дороже стоить!..

— Так не пойдет!

— Мне и так приходится давать некоторые указания Джею — твои песни в гармоническом отношении не так-то просты. И когда он улавливает ту гармонию, то играет классно, но это затягивается так надолго!..

— Ох, Пит, пойдем!

У одного были образование и высокомерие, у другого — оригинальность и дилетантизм самоучки.

Им нужно было притереться друг к другу. Позже выяснилось, что они дополняют друг друга, как день и ночь. Пит нашел в Джее младшего брата, которому он мог бы объяснять мир и музыку. Джей позволял Питу шлифовать себя, но, порой, и осаживал его круто и безапелляционно. У Пита были трудности и с тем, и с другим. Во время долгих совместных разъездов у них развилась нежная дружба, однако это не мешало им постоянно спорить; Джей упрекал Пита в том, что его композиции слишком академичны и бескровны, слабы по содержанию, а тот Джея — в дилетантизме.

А я прошла за три месяца проб весь процесс созревания и стала начальницей. До сих пор мужчины указывали мне путь, говорили, куда стоит идти, а куда нет — на этот раз мне все приходилось решать самой.

Прежде всего Пит постоянно напоминал мне об этом:

— Если ты шефиня, то это ты должна решать, как нам нужно играть. А не Джей и не я. Или мы управляем коллективом, но тогда все будет происходить иначе. Итак, завтра скажи нам, что ты выбрала. Жду твоего решения, шефиня.

Мне не оставалось ничего другого, как вживаться в свою новую роль. Янни пока не мог присутствовать на репетициях, и я не могла улизнуть ни в спор, ни в возмущение, ни в прямое бегство. От меня ждали компетентности и чего-то вроде естественного авторитета. А оба музыканта держались линии установленного маршрута. Они ожидали, что эту линию должна установить я сама. Лучшего и быть не могло. Чисто интуитивно я сделала правильный выбор нужного времени и нужных людей.

Очевидно, мой ангел-хранитель был все-таки не дурак.

Мы сидели молча. Торак, как всегда, пил свой черный чай. Я смотрела в окно и размышляла над событиями прошедшего года. Еще некоторое время мы сидели так, ничего не говоря, потом Торак сказал:

— Взгляните, уважаемая… стоило только на что-то решиться самой, как это тут же удалось.

— Вы забываете, что все-таки потребовалось время на обучение мастерству.

— Это верно, но проблема женщин в том, что сначала они спихивают на мужчин функции вожака, а потом сами же жалуются на результаты этого. В нормальных, зрелых отношениях в одной ситуации лидирует один, в другой — второй.

Я откусила от своего бутерброда, который вот уже час лежал на столе невостребованный. Жуя, я ответила:

— Вы забываете, что мужчины сами охотно берут на себя руководство и хотят указывать, каким путем следует идти.

Торак перебил меня.

— Но только тогда, когда вы это им позволяете, уважаемая! Ведь со своими музыкантами вы получили прямо противоположный опыт.

— Ну да, борьба утомляет, но иногда мне тоже приходится сделать привал и опереться на кого-то.

— Это вы делаете и в спорте и потому не впали в покорную пассивность. Жизнь — это борьба, это провокация. Выносливость тренируема, разве вы этого не знали?

— Знала, конечно, это ведь я сама и говорила!

— Вдумайтесь, какой маленькой вы сделали себя и какой сильной снова стали. Вы же никогда не ломались, а только все сильнее и сильнее прогибались или… может быть, даже собирались в складки? Вы обладаете чрезвычайной гибкостью, и в этом-то и кроется ваша сила.

Он закрыл глаза и оставил меня наедине со своими мыслями. И вдруг сказал тихо:

— Когда я вижу перед собой цветок вашей жизни, то вижу тоненький стебелек, производящий очень хрупкое впечатление; но когда приглядываюсь к нему ближе, то замечаю, что у этого стебелька такая прочность, которая позволяет ему бесконечное число раз сгибаться и наклоняться. А сила, с которой он потом выпрямляется, может чувствительно поранить того, кто окажется рядом в этот момент… Будьте добры и помните о своей силе. Будьте осторожны в обращении с ней. Другие уже упали в пропасть, которую вы смогли миновать.

— Я была в этой пропасти…

Торак пожал плечами.