И один в поле воин

Был третий час ночи, в гостинице уже все спали, и Генрих незаметно провел Людвину Декок к себе в комнату. Женщина всю дорогу молчала и по лестнице шла, словно лунатик, не глядя под ноги, не касаясь руками перил. Только в номере она словно проснулась - впервые за весь вечер Генрих услышал ее голос.

- Мерзавец! - крикнула Людвина. - Еще отвратительней того палача с лицом херувима!

Обессиленная взрывом ненависти и гнева, она пошатнулась, но когда Генрих приблизился, чтобы помочь ей сесть, оттолкнула его с неожиданной силой.

- Не подходите, я все равно не дамся живой!

- Хорошо, я не подойду. Но вы все-таки сядьте, Людвина Декок! Я сейчас позову мадемуазель Монику, и она...

- Я не знаю никакой Моники!

- И она вам все объяснит.

- Повторяю, я не знаю никакой мадемуазель Моники!

- Тогда я вам напомню: это та девушка, которая передала вам в Бонвиле сведения о поезде и которая сегодня встречала свою кузину на вокзале.

- У меня здесь нет ни одной знакомой души, и никто меня не встречал.

- Хорошо, мы сейчас проверим...

Генрих подошел к телефону и набрал номер. Очевидно, звонка ждали, трубку тотчас сняли.

- Моника, прошу немедленно зайти ко мне в номер,услышала Людвина спокойно произнесенные слова, и сразу же глаза ее застлал туман, и она почувствовала, что проваливается в бездну.

ПОМОЛВКА, ПОХОЖАЯ НА ПОХОРОНЫ

"Получил отпуск с двадцать пятого января на десять дней. Четвертого февраля ты должен быть в Мюнхене. Целую. Отец".

Это скорее напоминало приказ, чем приглашение.

Телеграмму Бертгольда Генрих получил на адрес штаба и тотчас же пошел к генералу.

Но Эверс не стал читать телеграмму.

- Знаю, знаю! Мне позавчера звонил Бертгольд, и я пообещал отпустить вас. Но больше чем на пять дней отпуск предоставить не могу. Проинформируйте моего друга об обстановке, в которой мы живем, чтобы у него не создалось впечатления, что я чересчур строг со своими офицерами. Впрочем, я уверен, он не хуже вас осведомлен о том, что здесь происходит. В другое время я охотно отпустил бы вас на месяц, но сейчас...

- Очень вам благодарен, герр генерал.

Итак, снова придется ехать в Мюнхен.

О цели поездки знал только Миллер. Даже Лютцу Генрих решил пока не говорить о своих отношениях с дочкой Бертгольда. Ведь у гауптмана свой взгляд на вещи, не всегда совпадающий с общепринятым среди большинства офицеров.

- Ну что же, Генрих, поезжай,- вздыхая, говорит Лютц.- Надеюсь, ты узнаешь у отца такие вещи, о которых наши газеты и радио даже не упоминают. А так бы хотелось знать обо всем, что происходит. Надоело быть кротом: закопали в эту яму, и сиди, ничего не зная, ничего не видя.

Дни, оставшиеся до отъезда, промелькнули быстро, Пришлось еще раз съездить в Понтею - принять вновь построенный дот, отвезти пакет в Шамбери, выполнить несколько мелких, но хлопотливых поручений.

С Моникой из-за всех этих дел Генрих виделся один раз: девушка пришла к нему сообщить, что с Людвиной Декок все в порядке - она в полной безопасности. Моника так переволновалась за Людвину и за Генриха, что теперь прямо сияла от счастья, и Генрих не решился сказать ей о поездке в Мюнхен.

Но больше Генрих скрывать не мог, накануне отъезда он зашел в ресторан предупредить, что вечером придет прощаться.

Мадам Тарваль встретила его упреками:

- Мсье Гольдринг, вот уже три дня, как вы не переступали порог моего ресторана! Я понимаю, мы доставили вам столько хлопот...

- Упаси боже, мадам! Я просто не хотел причинять вам лишние заботы. Ведь теперь, как никогда, туго с продуктами. Хозяин казино, где мы обедаем, и тот жалуется, а он получает все необходимое без ограничения и в первую очередь.

- Но я ведь не закрыла еще ресторан! Как бы туго с продуктами ни было, для вас, мсье, всегда что-нибудь найдется.

- Очень тронут, мадам, вашим отношением. Я его чувствую на каждом шагу. И сейчас очень грущу оттого, что мне придется на несколько дней разлучиться с вами и мадемуазель Моникой.

- Как, вы снова уезжаете? Когда и куда? - Моника старалась скрыть волнение, но лицо ее сразу стало печальным.

- Завтра утром, в Мюнхен.

- О, снова в Мюнхен!

- На этот раз всего на пять дней. На мое счастье, генерал не может отпустить меня на более длительный срок.

- И вы забежали проститься вот так, на минуточку! обиделась Моника.

- Я пришел попросить разрешения заглянуть к вам сегодня вечером. Мы так давно с вами не виделись!

Но вечером Генриху не пришлось встретиться с Моникой. Неожиданно пришел Лютц.

- Ты что же нарушаешь традиции, Генрих? Вечер перед отъездом полагается проводить в компании друзей.

- Конечно, не мешало бы организовать прощальную вечеринку, но сейчас это покажется несвоевременным, Карл, даже неприличным. Дела на фронте не так блестящи...

- Говори прямо - плохи.

- Даже очень плохи, если быть откровенным.

- Вот уже почти месяц я хожу, словно ошалелый,устало пожаловался Лютц.У меня такое чувство, словно меня, как глупца, все время обманывали, и вдруг все раскрылось: все, во что я верил, вернее, все, во что меня заставляли верить,- наваждение, клоунада, не более.

- На тебя так подействовали сталинградские события?