И один в поле воин

- Можешь выезжать завтра утром. Было бы хорошо, чтобы до моего прибытия в Париж ты уже был там. Вечер Генрих провел в компании Моники и Лютца. Но прощальная вечеринка вышла не такой, о какой думал Генрих. Моника, словно предчувствуя разлуку, была, печальна и едва улыбалась на шутки Лютца. Да и настроение Генриха ухудшалось с каждой минутой. Такой маленькой, беззащитной казалась ему сейчас Моника.

Посидев часа полтора, Лютц сослался на бумаги, которые он должен завтра рано-рано подготовить генералу, и распрощался.

- Когда ты едешь, Генрих?- вдруг спросила Моника, когда они остались одни.

- Ты знаешь?

- Мне сказал Курт,- укоризненно проговорила девушка.

- Я не хотел говорить сегодня, чтобы заранее не огорчать тебя.

- А вышло хуже! Мне стало так больно, когда Курт случайно...

- Прости меня за это! Я хотел, чтобы ты осталась в моей памяти веселой. Тогда бы я не так тревожился о тебе! Ты выполнишь мою просьбу? Я хочу, чтобы на время моего отъезда тебя не было в Сен-Реми.

- В котором часу ты едешь?

- Завтра в четыре дня.

- Обещаю, что вечером меня уже не будет в Сен-Реми.

- Тогда я буду спокоен. А как только вернусь, тотчас попрошу мадам Тарваль сообщить тебе...

- О Генрих! Мне кажется, что мы расстаемся навсегда!- грустно вырвалось у Моники.

- Не надо, любимая, умоляю тебя, не надо! Иначе я тоже совсем раскисну, а мне всегда надо быть в форме.

Моника, насилуя себя, рассмеялась.

- Вот... я уже веселая. Ты доволен?

Миллер еще завтракал, когда Гольдринг зашел к нему прощаться.

- Майн гот! Такой ранний и такой дорогой гость! Какие срочные дела привели вас в такой час ко мне?

- Сегодня я вместе с генералом еду в Париж.

- И долго вы там пробудете?

- Две недели. И у меня есть к вам маленькое дело оно касается мадемуазель Тарваль. Я хочу быть уверенным, что ваша заинтересованность ею ограничится обычными приветствиями на улице. Вы меня поняли, Миллер?

- Вскружила она вам голову, барон! У вас же есть невеста!

- А у вас есть жена! И, сколько я знаю, с ваших же слов...

- Это было в молодости, в молодости, барон! Теперь я пасс.

- Но я еще молод, а мы с вами, Ганс, друзья, надеюсь, настоящие? Мы знаем не только характер друг друга, а и кое-какие слабые струнки, будем говорить откровенно грешки! Так что лучше нам помогать друг другу, а не ссориться. Ведь и вы так думаете, Ганс?

- Конечно.

- Так обещаете?

- Если встречу мадемуазель на улице, даже отвернусь, чтоб она потом не жаловалась вам, будто я сердито посмотрел на нее! - пошутил Миллер.

- Вот и прекрасно! Надеюсь, вы придете на вокзал провожать, если не меня, то генерала?

- Если не генерала, то вас - наверняка,- поправил Миллер.

Он сдержал слово. Без четверти четыре начальник штаба дивизии, Миллер и Кубис были на перроне.

Как во время всех официальных проводов, провожающие с нетерпением ждали гудка паровоза и скучали. Одному Миллеру было весело. Он шутил, намекал на тоску Кубиса, у которого на две недели закрывается банк долгосрочного кредита.

- Я, Ганс, никогда не видел вас таким веселым, - сказал, прощаясь, Генрих.

- Я очень рад за друга, у которого будет такая чудесная поездка, ответил Миллер.

Не мог же он сказать, что истинной причиной его веселого настроения было маленькое шифрованное письмецо от самого генерал-майора Бертгольда, ответ на письмо Миллера относительно Моники.

- Помните, Кубис, уговор?!- успел прошептать на прощанье Генрих, когда поезд уже тронулся.

Сразу же за вокзалом начинался крутой подъем, и поезда, не набрав еще скорости, шли здесь очень медленно.

Генрих решил не входить в вагон, чтобы еще раз взглянуть на город, в котором столько пережил.

Когда поезд оставил позади последние строения, Генрих неожиданио увидел Монику. Она стояла в белом платье, простоволосая, вся залитая солнечным светом.

- Моника!- радостно крикнул Генрих.

Девушка подбежала к вагону и бросила Генриху букет цветов. Поезд медленно набирал скорость, и Генрих перегнулся, чтобы как можно дольше видеть девушку.

Она все так же стояла у колеи, залитая золотым сиянием, сама похожая на ясный солнечный луч.

Всю дорогу Эверс пролежал в купе, поднимаясь лишь для того, чтобы поесть. Генрих быд рад, что может побыть один, собраться с мыслями. Тем более, что на душе было тревожно и печально.

В Париж прибыли лишь на третий день утром. Поезд дважды задерживался в пути. Партизаны в двух местах разобрали полотно. Курта на вокзале не было. Условившись с генералом о встрече вечером, Генрих взял такси и помчался на центральный телеграф. Он был уверен, что никаких новостей Кубис ему не сообщит, и спокойно протянул документ в окошечко с надписью "До востребования". Как же он был удивлен и встревожен, когда, возвращая документ, служащий телеграфа что-то вложил в него.