И один в поле воин

- Наконец! - вскочил с места Лютц. - Как я соскучился по тебе, неутомимый путешественник!

После длительного пожатия рук, взаимных приветствий, вопросов о здоровье, обычных после разлуки, офицеры коротко рассказали друг другу, что произошло с каждым из них за это время. Ни один из них не произносил имени Моники, словно боясь коснуться этой темы. Наконец Генрих не выдержал.

- Ты ничего больше мне не скажешь, кроме того, что написал?- тихо спросил он Лютца.

- Все мои попытки узнать, кому принадлежала сбившая ее машина, оказались тщетными. Миллер провел расследование, но оно, по его словам, не дало никаких результатов... На похоронах я был вместе с Кубисом. Мне до боли стало обидно, когда он положил на могилу венок от тебя. Хоронили ее перед заходом солнца, и мне на какую-то долю секунды показалось, что руки Кубиса красны от крови.

Генрих поднялся, подошел к окну и долго смотрел на снежную вершину Гранд-Парадиссо. Лютц не решался нарушить молчание.

- Герр Гольдринг?- послышался голос генерала.

Генрих оглянулся. Эверс стоял на пороге своего кабинета уже в фуражке. Очевидно, он собрался уходить.

- Яволь, герр генерал, десять минут, как прибыл из Парижа.

- Зайдите ко мне!

Не снимая фуражки, генерал сел на свое обычное место у письменного стола и движением руки указал своему офицеру по особым поручениям стул напротив.

- Что вы привезли мне от моего друга из Парижа?

Генрих повторил слова Гундера.

Если первая фраза о здоровье Гундера явно понравилась генералу, то вторая, о климате в Северной Италии, который может хорошо повлиять на самочувствие Эверса, вызвала совершенно иную рекацию.

- Людям всегда кажется хорошо там, где их нет,раздраженно заметил он и поднялся. - Очень благодарен, герр лейтенант. Ну, а теперь отдыхайте, завтра придется приниматься за работу, у нас теперь ее хватает.

Лютц ждал, пока Генрих закончил разговор с генералом.

- А как дела с квартирой? - спросил Генрих, когда они остались вдвоем.

- Очень плохо, как и все здесь. Хотел что-нибудь тебе подыскать, но ничего приличного найти не сумел. Сегодня переночуешь у меня, а завтра сам что-нибудь поглядишь.

Лютц жил на третьем этаже того же дома, где находился штаб.

- Мы здесь живем по-походному, - пояснил гауптман, приготовляя на краешке стола незатейливый ужин. Со временем все уладится, но пока питаемся как придется и где придется... Если ты не устал, можно пойти в замок, его хозяин, граф Рамони, очень радушный, гостеприимный человек.

- Граф Рамони? Он здесь?

- Ты его знаешь? - удивился Лютц.

- Знать не знаю, но у меня есть к нему рекомендательное письмо от Бертгольда. Это его старый знакомый.

- Так это же совершенно замечательно! Граф приглашал меня поселиться у него в замке, но я отказался - пришлось бы далеко ходить. У тебя же машина и ты сможешь жить у него.

- Ты так говоришь, словно уверен, что граф пригласит и меня?

- Если этого не сделает граф, так наверняка сделает его племянница Мария-Луиза.

- Что она собой представляет?

- Увидишь сам! Должен только предупредить, что молодая племянница графа страшно тоскует в этом, как она говорит, богом забытом уголке. Она считает, что всевышний, создавая землю, позабыл создать в Кастель ла Фонте модные магазины, театры, оперу, веселые кабаре, не послал сюда даже пристойного падре, которому можно было бы поверять свои грехи.

- А у нее много грехов?

- Мне кажется, значительно больше, чем положено молодой вдове, которая еще не сняла траур. Так думаю не я один, а и все наши офицеры, привлекшие внимание молодой графини.

- Ого! Выходит таких счастливчиков несколько! Может быть, и ты в их числе?

- Меня она придерживает в резерве, с ее точки зрения, я очень старомоден в отношениях с дамами. Да ну ее к черту! Нам надо поговорить с тобой о делах более важных, чем эта великосветская потаскуха. Прежде всего я хотел бы предостеречь тебя от присущего тебе легкомыслия, благодаря которому ты всегда сталкиваешься с опасностью там, где ее можно избежать. Не обижайся и не спорь. Дело в том, что нам досталось крайне плохое наследство. До нас здесь стояла дивизия СС. Ну, а ты ведь сам знаешь - там, где стоят эсэсовцы, население или на кладбище или в партизанах. И партизаны здесь значительно активнее, чем во Франции. Единственное наше счастье, что между собой они разобщены.

- Как это?

- Они не действуют единым фронтом, а много сил тратят на разногласия между собой. Среди них есть националисты, демократы, христиане, гарибальдийцы - да всех не перечесть. Самые ожесточенные - гарибальдийцы. Это в большинстве коммунисты, и дерутся они, как черти. Об этом тебя проинформирует лучше, чем я, твой приятель Миллер. Или этот Кубис. Такая сволочь, я тебе скажу!

- Ты это только узнал?

- Я ему никогда не симпатизировал, а теперь просто ненавижу!

- Почему?

- Поскольку борьба с партизанами значительно усилилась, у нас есть здесь свой дивизионный госпиталь, а в госпитале главный врач Матини...

- Итальянец? - удивился Генрих. Он знал, что занимать такую должность в немецкой армии мог только немец.