И один в поле воин

На губах Андре Ренара впервые промелькнула улыбка. Он сделал движение, словно собираясь пожать руку собеседнику. Но тотчас тень недоверия промелькнула у него в глазах.

- Я не знаю, кто вы, и на вас этот мундир. И, признаться, я не понимаю, чего вы от меня хотите?

- Узнать о подземном секретном заводе!

- Где у меня гарантии, что эти сведения пойдут на пользу моему народу, а не во вред?

- Гарантия - здравый смысл! Ведь не для немецкого же командования, осведомленного лучше нас с вами, я хочу их получить!

- Тогда для кого?

- Вам не кажется, что этот вопрос наивен? Что я не могу на него ответить, даже если бы очень хотел?

- Вы, кажется, правы, - задумчиво проговорил Андре Ренар, как бы рассуждая вслух.- Немецкому командованию эти сведения действительно ни к чему. Если они не нужны врагу, значит - нужны другу. Пусть неизвестному, но другу. Допустим, я расскажу обо всем. Все это обернется против немцев, возможно, будут спасены и те несчастные, что страдают там... Промолчу... меня могут поймать, и тогда ни один человек на свете не узнает того, что знаю я.

- Вы рассуждаете логично, но очень медленно. Помните: у нас мало времени. Вам надо подумать о собственной безопасности, да и я не хочу рисковать головой, ведь в селение может прибыть целый отряд, все участки распределены между отдельными воинскими частями. Если меня увидят мирно беседующим с вами...

- Погодите, у вас, может быть, еще одна цель - узнать кто организовал мне побег.

- Об этом я не спрошу у вас ни слова!

- Гм... похоже на то, что вы разбили все мои аргументы. Ну что ж, я готов рассказать все, что знаю.

Обе женщины одновременно шагнули вперед, когда распахнулась дверь маленькой комнаты и на пороге появился Андре Ренар и немецкий офицер. Они не произносили ни слова, только глаза спрашивали: Как?

Андре Ренар весело улыбнулся. Так же весело улыбнулся и немецкий офицер. И только теперь наступила разрядка после огромного напряжения. Обхватив шею мужа руками, Луиза громко разрыдалась. Старуха, обессилев, упала в кресло, ее голова и руки дрожали.

- Я должен попросить прощения у дам!- взволнованно произнес Генрих. Единственное мое оправдание что то, что все происходят не по моей злой воле. И, как видите, все сложилось превосходно.

- О, мсье! Мы с мамой ведем себя неприлично, но радость, говорят, нс убивает! Я встретила вас как врага, посидите теперь с нами как друг.

- Я сейчас больше всего хотел бы исполнить вашу просьбу, но и так задержался дольше, чем предполагал... К тому же не забывайте, в машине сидит этот мерзавец Базель! Я должен отвезти его в Сен-Реми и там задержать до тех пор, пока мсье Андре не окажется в совершенно безопасном месте.

- Луиза уже наладила связь, и сегодня ночью, самое позднее завтра за мной придут друзья.

- Пистолет, который я вам дал, оставьте у себя. У меня он запасной, а вам пригодится. На всякий случай возьмите деньги.

- Не нужно...

- Они вам тоже пригодятся. Считайте их своего рода оружием. А теперь последнее: ни один человек, даже самые близкие друзья не должны знать о нашей встрече и о нашем разговоре.

- Можете положиться на мое слово. За жену и нашу старушку я тоже ручаюсь.

- О, мсье, неужели вы не выпьете с нами вина? - воскликнула мадам Матран.- Я понимаю, вы спешите, но это не займет много времени.

- Мне самому придется вести машину, мой денщик будет сторожить арестованного. А ночью, да еще после вина...

- Тогда подождите одну минутку!

Старая женщина с неожиданной для ее лет быстротой подбежала к комоду и вытащила из него шкатулку. В ней она, верно, хранила сувениры: заботливо перевязанные пачки пожелтевшие писем, засохшую веточку флердоранжа, белые, вероятно, еще подвенечные перчатки.

С самого дна мадам Матран вынула старую, отлично обкуренную трубку. Она держала ее в руках и словно гладила ласковыми прикосновениями дрожащих пальцев. Потом легонько прикоснулась губами к прокуренному дереву и протянула трубку Генриху.

- Я хочу подарить вам, мсье, самое дорогое, что у меня есть. Это трубка моего отца. Он был благородным, мужественным человеком и погиб как человек мужественный, благородный, защищая Коммуну на баррикадах.

- Я сберегу ее не только как память, но и как священную реликвию!серьезно произнес Генрих.- И разрешите мне, мадам Матран, поцеловать вас. Без церемоний, как сын целует мать.

Генрих поцеловал морщинистые щеки старухи и почувствовал, как сжалось его сердце. Коснется ли он когданибудь вот так лица своего отца?

- Вы когда-нибудь расскажите своей матери о старой французской женщине, - сказала она, вытирая слезы.Скажите ей, что я благословила вас, как сына.

- И о том, мсье, что вы вернули мне жизнь,- тихо прибавила Луиза.

Генрих вышел в переднюю.

- Ну, а теперь прощайте вы, Андре? Вероятно, мы никогда с вами не увидимся!

- Так я и не узнаю, кто вы?

- Друг!

- Тогда прощай, друг!

Андре и Генрих обнялись и поцеловались.

На обратном пути в Сен-Реми Генрих вел машину на большой скорости. Теперь, когда у него в кармане, наконец, лежали такие важные сведения о подземном заводе, нельзя было терять ни минуты.