И один в поле воин

- К сожалению, это так. Это произошло в тот день, когда я уехал. Эти маки настоящие разбойники. Вы думаете, их здесь нет? В моем доме не осталось ни одного целого стекла...

- Мне нужно помещение для комендатуры, - напомнил Генрих.

- Да возьмите мой дом! После смерти отца я живу один и с радостью...

- Честных французов мы не трогаем. Наверно, здесь есть подозрительные люди, семьи коммунистов, например?

Базель задумался, прикусив кончик желтого от табака пальца. Нос его теперь еще больше напоминал вопросительный знак.

- Есть! Можете выбирать! - наконец радостно воскликнул он, вытащил из кармана маленькую книжечку и, раскрыв ее, присел к столу.

- Одиннадцать дворов!

- Вы по собственной инициативе составили этот список? - как бы между прочим спросил Генрих.

- Я выполняю поручение одного вашего учреждения. самодовольно тихим голосом проговорил Базель. - Правда, мне поручено следить за жителями Понтеи, но поскольку я здесь, то я считал своей святой обязанностью...

- Ну, давайте ваш список. Кто там у вас есть?

- Оливье Арну - зачем-то ушел из села неизвестно куда.

- Дальше!

- Трое пошли добровольцами на войну и до сих пор не вернулись. Нх фамилии...

- Дальше!

- Ага, вот то, что нужно! Сын старого Готарда принимал участие в забастовке железнодорожников Лиона. Это было, правда, до войны, но я подозреваю, что он коммунист.

- Кто еще?

- Из трех дворов ушли молодые люди. Родные говорят, что на заработки в Бонвиль, но я не верю.

- Это все?

- Двух я подозреваю в том, что они выбили стекла в моем доме.

- Плохо работаете, черт побери! Подозреваю... почему-то ушел из села... Факты мне нужны, конкретные факты, а не ваши домыслы о том, кто выбил у вас стекла!

- Мсье офицер, я ведь здесь всего неделю... и учтите, что я по собственной инициативе...- Палец Базеля, которым он водил по строчкам записной книжки с черным от запекшейся крови ногтем, дрожал.

- Вот еще одна очень подозрительная особа - мадам Матран.

- Она тоже била вам окна?- с издевкой спросил Гольдринг.

- Что вы! Она едва передвигается. - Базель не понял иронии.- Но у нее сейчас живет дочка-парижанка.

- Ах, парижанка! И это, конечно, кажется вам подозрительным? - Генрих все так же насмешливо улыбался, но сердце его колотилось от волнения. Наконец этот болван сообщил что-то, заслуживающее внимания.

- Подозрительно то, как она себя ведет: говорит, что муж погиб, а сама траура не носит, и мадам Матран тоже, хотя она во всем придерживается старинных обычаев и очень религиозна. Да и слухи о зяте мадам Матран - муже Луизы - ходили различные, еще в то время когда они жили в Париже: говорили, что он коммунист. Эту семью я взял на особую заметку.

- Коммунист? Это уже нечто конкретное. А дом у них большой?

- Как все здесь - две комнаты и кухня. Но находится он далеко, на краю села, у самой скалы.

- Как раз удобное место для наблюдательного пункта! Садитесь в машину, показывайте, где живет мадам Матран.

До дома, где жили мать и дочь, пришлось ехать километра полтора. Наконец подъехали к маленькому одноэтажному домику. Одной стеной он прижимался к скале.

- Вы, Базель, останьтесь в машине, а ты, Курт, выйди.

Генрих взглянул на окна и в одном из них увидал перепуганное лицо старухи.

- Курт, - тихо сказал Генрих, - следи, чтобы из дома никто не вышел. Если кто-нибудь попытается бежатьстреляй в воздух. Стрелять в человека категорически запрещаю. Понял?

- Так точно!

Генрих сунул руки в карманы плаща, сжал рукоять пистолета и направился к двери.

Дверь открыла женщина лет тридцати пяти, в которой Генрих сразу узнал сестру мадам Тарваль. Он поклонился, но женщина молча посторонилась, давая немецкому офицеру возможность пройти.

В переднюю выходили еще две двери. Генрих толкнул ногой ближайшую. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что в маленькой кухне никого нет. На столе стояла немытая посуда.

"Три глубокие и три мелкие тарелки",- отметил Генрих и толкнул вторую дверь, также не вынимая рук из карманов. Комната, куда он вошел, была большая, с тремя окнами на улицу. В плетеном кресле у стены, напротив окон, сидела старушка. Она держала чулок и спицы для вязанья, но руки ее так дрожали, что спицы все время позвякивали, цепляясь друг за друга.

Генрих молча прошелся по комнате, заглянул во вторую, значительно меньшую - в ней стояли две кровати.

- Кто еще живет здесь? - спросил он молодую женщину.

- Нас двое.

- А кто днем спал на кровати?

- Мама нездорова, время от времени ей надо отдохнуть.

Генрих взглянул на старуху и отвернулся: она лишь на миг подняла на него глаза и словно обожгла взглядом, столько в нем было спокойного презрения и пренебрежения человека, знающего свои силы и решившего бороться до конца.

- Я подыскиваю помещение для комендатуры.