И охотник вернулся с холмов

Майкл – это мистер Осборн, а есть еще миссис Осборн. Джоан. Очень красивая женщина. Очень умная. Даже не знаю, что еще сказать о ней. Миссис Осборн, да… Она такая. Мы с ней мало похожи, хотя Майкл считает иначе.

Миссис Осборн – профессор лингвистики, преподает в нескольких колледжах. Она на очень хорошем счету. Отличный преподаватель, студенты ее любят. Постоянно они толклись в этом доме, еще при бабушке, и в Эдинбурге, в ту пору, когда Джоан там жила с нами и читала лекции в университете, а Лукас был размером с батон. Я вот думаю – она прирожденный препод. Сколько себя помню, она всегда старалась научить нас чему-нибудь прекрасному. Читать мы все начали рано: я, и Лукас, и младшие Оливия и Том. Дуг говорит, что это заслуга Джоан, ну и я с ним согласен.

С тех пор как Джоан взяла Лукаса под мышку и уехала с ним из Эдинбурга, мне, конечно, доставалось меньше, чем другим. Но часть каникул я всегда проводил в Оксфорде, с бабушкой Маргарет, Джоан, Майклом и младшими. И там Джоан, как могла, использовала любую возможность, чтобы чему-нибудь меня научить. Когда у нее было на это время, конечно.

Вот бабушка Маргарет вообще никогда не пыталась меня ничему учить. Она много со мной разговаривала, гуляла, рассказывала разные забавные вещи. Как она жила на ферме в Уэльсе, когда была ребенком, как пряталась от взрослых в пустом аистином гнезде. Мы с бабушкой часто ходили в парк, в ботанический сад, гуляли вдоль канала, кормили оленей в парке Модлен-колледжа и гусей на променаде Месопотамия. У бабушки был пес Вурзел, бультерьер. Я знал его с тех пор, как знаю себя, потому что Вурзел у бабушки появился намного раньше, чем все ее внуки. Я любил бросать ему мяч, а он любил его приносить, и часть наших прогулок была посвящена этим играм. Я старался зашвырнуть обслюнявленный мяч как можно дальше, но Вурзел всегда находил его, приносил, сияя розовой улыбкой, и совал прямо мне в руки.

Иногда мне жаль, что бабушка не записала те истории о своем детстве. Они здорово меня смешили. Но я был маленький и не очень-то это ценил, теперь же многое позабылось, а спросить не у кого. Я все хочу поехать в Уэльс и найти ту ферму, пусть она давно продана другим людям и там, наверное, уже ничего не осталось от прежней жизни. Но хотя бы просто посмотреть.

Я лежал в кровати, полудремал-полудумал, слушал, как воет ветер, как треплет кроны секвой и платанов за окном. Я люблю ветер и зябкий холод, люблю их особый неуют. Они пахнут приключениями. Я бы хотел в такую погоду, завернувшись в плащ, ехать на коне сквозь туман через пустошь или въезжать в незнакомый город, – чтобы ни огня, и только случайный прохожий. «Что вы ищете, милорд, в такую непроглядную ночь в этой чертовой дыре?»

Мне снилась чушь. Наш манор на озере Лох-Фада, но будто и не он. С прямым выходом через музей прямо в комнату Чарли Бармаглота в общаге, где он жил в прошлом году. И почему-то там ходит медведь или большая собака. И Стивен Да-и-Нет кричит: «Ты готов? Матч уже начинается, беги в раздевалку, быстро». А за окном проливной дождь, и поле раскисло. Гонять мяч в такую проклятую погоду – редкая разновидность мазохизма. И все же, когда все заварилось и ты включился и пошел в грязи по уши рубиться вусмерть с пемброками[10], – это великий драйв. Ни с чем не сравнимый.

После матча ты весь избитый, загвазданный глиной с макушки до пят и сил нет пошевелить пальцем. И ты счастлив. Оттого, что наколотили пемброкам и что два гола из шести твоя личная заслуга, а еще два забиты с твоей подачи. И все тебя поздравляют. А ты стоишь мокрый, одеревеневший, дождь вместе с потом и грязью течет по тебе, разбитые колени саднит, руки стынут, два пальца выбиты, все тело немеет от холода, и нет слов, чтобы описать, какое это восхитительное чувство.

Я окончательно проснулся и еще несколько минут не вылезал из-под теплого одеяла, слушал, как шумит ветер за окном, и размышлял, что бы ответил Одинокий Рыцарь случайному прохожему. Что он и в самом деле делает в этой чертовой дыре, да еще и ночью?

Вдруг пожалел, что матча не будет, что это только сон. Ветер с улицы пролез в щели, сильно несло из-под двери. Лукас и Том уже ушли в школу, и Лукас оставил открытым окно на лестнице. Он всегда так делает, они тут все помешаны на здоровье. По утрам Лукас приседает и прыгает с гантелями, я сам видел. Я бы так не мог. Гантели и гимнастика по утрам – это как-то очень скучно. Как он ухитряется в свои шестнадцать – ума не приложу.