И опять Пожарский

Сейчас они окружали пиратский аул с мурзой Байкубетом. Вот грянул выстрел, и со всех сторон стрельцы и служилые татары князя Разгильдеева ворвались в селение башкир. Княжич дал интересный приказ: если человек бежит, то его не трогать, если выскочит на тебя с оружием, то сначала пальнуть из мушкета поверх голов, а вот собак по возможности зарубить.

Да что там, здесь и сопротивляться-то, как оказалось, было некому. Буквально через несколько минут уже добрались до юрты мурзы и, прикончив двоих его слишком ретивых охранников и десяток собак, ворвались в юрту.

Бадик Байкубет попытался выбраться с другой стороны юрты, но был свален ударом в ухо одним из стрельцов, затем его за шиворот притащили и швырнули к ногам Пожарского.

— Ты говоришь по-русски? — строго спросил его Пётр Дмитриевич.

Тот залопотал по-своему, и пришлось опять прибегнуть к помощи татарского князя.

— Знаешь ли ты, мурза, что твои люди ошиблись и вместо купцов напали на царёвых стрельцов и князя? — Последовал кивок в сторону Баюша.

— Он говорит, что никого не посылал, — усмехнулся Разгильдеев, выслушав ответ.

— Твои люди даже без пыток во всём сознались. Что же будет, когда в Разбойном приказе их и тебя взденут на дыбу? — поинтересовался с улыбкой княжич.

— Не губи, князь! Всё что хочешь для тебя сделаю! — бросился обнимать сапоги Пожарского мурза.

— Бадик, скажи мне, есть ли где-нибудь в этих землях, — княжич широко развёл руками вокруг, — земляное масло с очень неприятным запахом?

Байкубет и все остальные озадаченно посмотрели на Петра. Какое земляное масло, если вопрос стоит о жизни и смерти? Казнить надо татя, а не про масло с ним говорить.

— Так что, мурза, есть или нет?

Бадик Байкубет судорожно сглотнул и просипел что-то по-своему.

— Говорит, что знает одно место, где из болота это масло вытекает, туда никто не ходит. Это место проклято, — перевёл князь и от себя добавил: — Нужно его посреди аула на кол посадить для назидания остальным.

— Спроси, где это? — обрадовался Пётр, прямо засиял.

— На реке Шабиз, на полдень, полдня скакать на коне надо.

— Есть ли у тебя деревянные бочки?

— Говорит, что есть несколько штук, но может ещё купить, для князя ему ничего не жалко.

— Баюш, переведи ему и потом переспроси, хорошо ли он понял, — попросил княжич Разгильдеева.

— Возьмёшь двадцать бочек и наполнишь их земляным маслом, только чтобы без воды и грязи. Отстаивай и сверху снимай. Потом эти бочки доставишь к концу лета к тому месту, где мы сейчас остановились. Мы осенью пойдём обратно по реке и бочки у тебя заберём. Если всё выполнишь, как я сказал, тогда царю про тебя ничего не доложим. Но если ты ещё будешь грабить купцов, то второй раз не прощу!

Сейчас пойдёшь с нами к лагерю, заберёшь одну лодку и раненых. Здоровых десять человек мы возьмём с собой, когда будем осенью возвращаться, то и людей назад получишь, и лодку. На следующий год мы снова сюда придём и будем уже за деньги покупать у тебя земляное масло. По рублю за двенадцать пудов. Понял ли?

По мере того как говорил княжич, лица вытягивались у всех. Иван Малинин не мог ничего понять: вместо того чтобы сжечь это разбойничье логово, Пожарский собирается платить огромные деньги за незначительную работу. Если бы сотник не прожил с княжичем бок о бок четыре с лишним месяца, он бы подумал, что тот сошёл с ума.

— Понял, князь, всё для тебя сделаю!

Событие шестьдесят четвёртое

Питер Пауль Рубенс получил письмо из Московии от маркиза Пожарского. В этот день он получил ещё десяток других писем, но это выделялось среди прочих, как белая голубка выделяется в стае ворон. Бумага была великолепна, гладкая и просто белоснежная. На листке не было ни одной кляксы, ровные, одинаковые по толщине буквы. Хороший каллиграф, решил Питер Пауль.

В письмо были вложены интересная вещица и маленькая записочка, поясняющая, что это заменитель гусиного пера. Рубенс подошёл к столу и, обмакнув перьевую ручку в чернильницу, написал несколько слов на листке бумаги.

Пресвятая Дева, это было чудо! Перо легко скользило по бумаге и не оставляло клякс. Вот, значит, как написано письмо! Дело не в каллиграфе, а в инструменте. Рубенс сел поближе к окну и принялся читать послание от маркиза из варварской Московии.

Прочитав письмо, художник пришёл в ярость и бросил его в камин. Но в ту же секунду передумал и полез в камин спасать послание из Московии. Он сильно обжёг руку, но успел, письмо почти не пострадало. Эта бумага ещё и горела гораздо хуже обычной.

Рубенс позвал слугу и приказал принести ему масла, чтобы смазать ожог. Потом художник прочитал письмо второй раз, а затем и третий. Нет, конечно, он не поедет ни в какую Тартарию преподавать живопись крестьянским детям.

— Якоб, приготовь мне много горячей воды и мыло, — вызвал он слугу.

Через час, вымывшись и обсохнув, он снова позвал Якоба и приказал привести к нему одну из натурщиц, ту, которая одета будет получше. Пришла девушка в дорогом драповом платье. Рубенс подошёл к ней вплотную и обнюхал всю. Пахло потом и ещё чем-то.

— Сходи, надушись розовой водой, — поморщился художник.