И осталась только надежда…

И вот сейчас она нахохлилась и недовольно посмотрела на даймона, опять поражая меня своим отношением к нему.

– В другом, – подтвердил он. – А тебя заберет Сэнши, вы пойдете гулять на поверхность.

Вздох Амалии был едва ощутим, но в наступившей тишине показался мне оглушительным. И… беззащитным. Ее плечи опустились, она вся сжалась, становясь той маленькой девочкой, которой по сути и была, в одно мгновение теряя уверенность и бесстрашие, которыми она меня поражала.

Но потрясало не только это. Туоран, нисколько не смущаясь моим присутствием, опустился перед Мали на колени и, взяв ее ладошки в свою затянутую в черную перчатку руку, прижал их к своему закрытому тканью лицу и что-то тихо зашептал. На том же самом языке, на котором они уже говорили.

И с каждым произнесенным им словом ее лицо светлело, а в глазах разгоралось любопытство. Но вместо того, чтобы чувствовать успокоение, в моем сердце все сильнее укреплялась тревога. Она была так юна и доверчива, а он…

Воспоминание и увиденное слились в одну картинку.

Кирилл! Кир… Я помнила его пустой, ничего не выражающий взгляд там, на берегу озера. Я успела заметить похожий, бесчувственный у Туорана, когда он стоял передо мной и рассказывал мне о моем не очень оптимистичном будущем.

У мамы Амалии телохранителями были даймоны. И если Радмир только казался человеком, то и Кирилл вполне мог быть таким же, как тот, кто сейчас с легким напряжением всматривался в мое лицо.

Кирилл! Это был миг, в котором сплелись горечь случившегося, отчаяние, тоска по тому, чего так и не произошло. А еще в голове настойчиво звучал мой рассказ о храме Ханумана. Тот самый, после которого я заметила этот безжизненный взгляд. Тот самый, после которого он заторопился отвести меня к бабушке.

Холод, который до этого заставлял меня лишь кутаться в одеяло, обдал тело леденящей волной, выбивая воздух из легких и терзая дрожью. Весь мир вдруг сузился до меня одной и желания провалиться в морозное крошево, которое острыми иглами впивалось в мою кожу, принося граничащую с наслаждением боль. И я бы именно так и сделала, уговорив себя, что помочь Амалии я ничем не смогу и будет значительно лучше и для нее и для меня, если я уйду в эту мерцающую безбрежность, если бы не пощечина даймона. Он бил не щадя, вложив в один-единственный удар не силу, – сделай он так, и моя смерть была бы быстрой, – злость, ощутив которую хотелось больше никогда не испытывать ее на себе.

– Отойди!

Приказ относился к Амалии, и сквозь слезы, застлавшие мой взгляд, мне удалось заметить, как отскочила девочка к двери, которая тут же открылась, впуская внутрь существо по имени Сэнши.

– Забери ее и заблокируй этот отсек.

Боль метрономом стучала в затылке, которым я ударилась о стену, рот наполнился кровью, разбитая губа саднила, но все это не шло ни в какое сравнение с тем ужасом, который я испытала, когда Туоран склонился ко мне.

Я не увидела, когда он скинул плащ, лишь внезапно осознала, как сквозь пелену проступают очертания словно высеченного из черного мрамора лица, как ближе стали похожие на омут черные зрачки, в которых не было никаких чувств, только я сама, как отражение в зеркале.

Он рывком сдернул меня с лежанки и прижал к холодной стене. Не обращая внимания на то, что всхлипы, которые я даже не пыталась сдерживать, уже превратились в рыдания, прерываемые изредка надсадным кашлем. И, казалось, он совершенно не замечал, как капли моей крови скатываются алыми полосками по белоснежной ткани его костюма.

– Смотри на меня!

Его голос звучал жестко, бескомпромиссно. Ему нельзя было не подчиниться, но, когда я начинала проваливаться в бездну его глаз, я слышала другой голос, который ласково шептал: «Малыш, держись», и я находила силы не только отводить взгляд, но и отталкивать от себя ощущение безумия, затягивающее меня.

– Смотри на меня! – В этот раз приказ прозвучал мягче, с горечью. – Дыши!

Мои ноги не стояли на полу – висели в воздухе, Туоран был значительно выше меня. Но только после его требования я догадалась, что голова кружится не только от удара, но и потому, что от смеси дикого страха и понимания собственного бессилия я неосознанно сдерживаю дыхание.

– Ты меня несколько разочаровываешь.

Я не видела того, кто произнес эти слова, даймон возвышался надо мной, загораживая говорящего. Но эта короткая фраза источала столько язвительности, что терзавший меня ужас отступил, оставив после себя лишь обиду за того, к кому она относилась.

– Уйди, отец. Ты мне мешаешь. – Это был рык изголодавшегося хищника, но он больше не пугал.

Он словно выстраивал стену между мной и тем, к кому я уже испытывала ненависть.

– Как скажешь, – холодно бросил стоявший у двери, и мы вновь остались одни.

По крайней мере, после того как дважды прошелестела дверь, ни одного звука оттуда больше не доносилось.

– Алена, доверься мне.