И отрет Бог всякую слезу

Саша, Андрей Звягинцев, мужчина в льняной сорочке, которого звали Петр Михайлович, неразговорчивый младший лейтенант и оба его бойца были распределены в барак № 18, отгороженный от остальных локальным участком из колючей проволоки.

Приблатненный парень с наколками, вместе с остальными обитателями их сарая попали в соседний барак. Попрощаться друг с другом они не успели, их быстро развели в разные стороны.

Первая ночь была бессонной. Шифера на кровле барака № 18-ть, почти не осталось. Электричества не было, нар тоже. Вновь прибывшие разлеглись на полу возле входа. В прорехах крыши иногда вспыхивал свет прожекторов, их лучи всю ночь ползали по спящему лагерю.

XIV

С началом нового дня Саша и Петр Михайлович почувствовали к себе особое внимание всего барака. Сразу после сигнала побудки к Саше подошел рослый, плечистый сержант, по-разбойничьи заросший черной щетиной. Губы сержанта были растянуты в приветливой улыбке, но глаза не улыбались. Из-под расстегнутой гимнастерки виднелось грязное до черноты нательное белье.

— Откуда ты, братишка? — спросил красноармеец, отводя Сашу чуть в сторону.

— Из Минска, — ответил Саша, непонятно почему томясь от явного интереса к его персоне. Боковым зрением он успел заметить, что Петра Михайловича тоже обступили сразу трое, хотя на остальных вновь прибывших никто не обратил никакого внимания.

Да ну…? — сделал круглые глаза сержант. — А как сюда попал? На призывной пункт шел?

Вопрос красноармейца был закономерен. Сразу после бомбардировки Минска все призывные пункты были вынесены за пределы города, и многие гражданские, следуя запоздалому приказу о мобилизации, шли туда, по пути попадая на территорию уже контролируемую немцами. Они тоже считались военнопленными. У Саши был другой случай, но ему не захотелось пускаться в подробности. Интуитивно он чувствовал, что сержанту глубоко наплевать, кто он, и как сюда попал.

— Я тоже из Минска, — еще шире улыбнулся сержант. — Земляки…. Будем держаться вместе. Я тебя в обиду не дам. А то знаешь, какие здесь гады…., — он кивнул головой куда-то в глубину барака. — Вроде все свои, а на деле…. Каждый только о своей шкуре печется. Так что держись возле меня.

— Хорошо, — искренне ответил Саша.

Он еще не научился слушать свои чувства, ведь ему было всего семнадцать лет. Расположение сержанта подкупило его. Тогда он еще верил, что мир делиться только на своих и немцев, что от немцев надо ждать только плохого, а от своих, советских людей лишь помощи, подставленного плеча, протянутой руки. Да и как могло быть иначе, ведь это свои….. Откуда Саше было знать три основных закона выживания в подобной среде, — «не верь, не бойся, не проси», — «не верь» из которых — первый.

Неприятное впечатление мелькнуло и исчезло. Чужие слова, особенно если они нам по сердцу, всегда слышнее тихого голоса интуиции.

— Я здесь уже три дня, — продолжал сержант. — Каждый день человек по двадцать расстреливают. Но главное, — не попасть в карцер. Карцер хуже виселицы. Это такой бетонный гробик за штабом, метр на полтора, крыши нет, а на высоте семьдесят сантиметров протянута колючая проволока. Можно только на четвереньках стоять, и то, — проволока спину режет. На солнце, на дожде, по лицу мухи ползают. Вся кровь в голове собирается. Максимум двое суток, и с ума сходишь, а дают суток по пять. Так что карцера нам надо избегать при любом раскладе. А отправляют туда просто так, потому что на глаза попался…. Эх, жаль, что ты в гражданском….. Сразу привлекаешь внимание. …. Плохо это. Можешь пропасть не за что.

— Что же делать? — растерянно спросил Саша. Слова сержанта полностью совпадали с его мыслями вчера на плацу.

— Держаться меня, братишка, — твердо ответил сержант. Он отступил на шаг, критически осматривая Сашу с головы до ног. Затем его лицо затвердело, словно он принял очень неприятное для себя решение:

— Ладно. Земляки должны помогать друг другу. Снимай свою одежду. Наденешь мою.

— А как же вы? — еще больше растерялся Саша. Но сержант только махнул рукой.

— Обо мне не беспокойся, — ответил он, снимая гимнастерку. — Тут по вечерам местные к ограждению подходят. Среди них одна моя знакомая. Крикну ей, чтобы форму на толкучке купила и через проволоку перекинула. Немцы пока на местных сквозь пальцы смотрят…. Ты за меня не думай…. Кто тебе поможет, если не я…?

Пропотевшая гимнастерка и лоснящиеся от грязи галифе сержанта были размера на три больше. Саша просто утонул в его форме, гимнастерку пришлось запахивать складками. Плечи свисали. Сапоги тоже оказались большими, портянок у сержанта не было. Он не видел себя со стороны, но сержант в его одежде выглядел совершенно нелепо. Рубашка с коротким рукавом трещала по швам, верхние пуговицы не сходились, а штаны были настолько коротки, что доходили ему только до щиколоток.

— Порядок, — оглядев Сашу, заключил сержант, похлопав его по спине. — Теперь ты, как все. На работы нас пока не водят, сидим в бараке или в локальной зоне. Если что, — обращайся. Я рядом….