Альгидрас стоял рядом с Добронегой и внимательно разглядывал дело своих рук. Это было невероятно, но белый дым почти перестал идти. Над дровами плясали яркие языки пламени. Кто-то из воинов, преодолев наконец робость, подошел к костру и присел на корточки. Раскидистая еловая ветвь укрывала огонь от дождя, и я вдруг заметила еще одну странность: пламя было высоким и ярким, но не доставало до иголок. Я покосилась на Альгидраса. Он все так же смотрел на костер, а я вдруг поняла, что именно от него сейчас зависят и высота огня, и его жар. Альгидрас, почувствовав мой взгляд, медленно повернулся, и я вздрогнула, как в ту ночь, когда увидела его в лунном свете во дворе дома Добронеги. Я поспешила отвести взгляд и старалась больше не смотреть в его сторону.
Вскоре на стоянке началась суета: мужчины принялись готовить еду, кто-то притащил груду палок, и спустя несколько минут у костра выросла импровизированная сушилка, которую воины тут же увешали промокшими насквозь плащами.
Этой ночью мы все спали под деревом у костра. Из нашей повозки стащили подушки и какие-то тюки, так что я, Злата и Добронега разместились вполне уютно. Холод от земли скрадывался подушками, сверху мы были укрыты почти сухими плащами. Признаться, я опасалась, что все будет гораздо хуже. Впрочем, хуже было, только не нам. Мужчины комфортным размещением похвастаться не могли: им пришлось лечь прямо на землю, подложив под головы седла и закутавшись в едва просохшие плащи. Лошадей завели в лес, под укрытие деревьев, и они то и дело нервно всхрапывали, явно не радуясь пребыванию в непосредственной близости к диким зверям. Уже засыпая, я думала о том, что от земли все же должны чувствоваться сырость и холод, но их почему-то не было, и за это я тоже назначила ответственным Альгидраса.
Проснулись мы очень рано — солнце еще не встало. К счастью, дождь ночью прекратился. Поторапливаемые непривычно хмурой Добронегой, мы со Златой с трудом встали, и мать Радима тут же отправила нас к повозке. Когда я попробовала выяснить, что случилось, она лишь отмахнулась. Ни о каком завтраке речь не шла, и это было непривычно. Воины вновь надели кольчуги, снятые с вечера. Я попыталась перехватить за локоть проходившего мимо Горислава. Тот обернулся ко мне, и я удивилась отсутствию привычной улыбки на его лице. Горислав был хмур и выглядел уставшим. На его щеках пробивалась щетина.
— Быстрей в повозку, краса, — были его первые слова, — ехать надобно.
— Что случилось?
— Поторопись, — только и ответил он, выводя сразу двух коней на дорогу.
Я смотрела на то, как он передает вторые поводья одному из людей Миролюба, запрыгивает в седло и при этом все время оглядывает местность, словно ожидая нападения. Решив не ждать, когда мне повторят еще раз, я забралась в повозку и устроилась рядом с притихшей Златой. Воины, разом взявшись, вытолкали повозку на разбитую, грязную дорогу и какое-то время, пока кони не вошли в ритм, подталкивали ее сзади, покрикивая на лошадей.
— Только бы доехать, — пробормотала рядом со мной Злата.
Я не стала ничего говорить. В мою душу начал закрадываться страх.
Весь день мы ехали без остановок, перекусывая на ходу прямо в повозке. Днем распогодилось. Солнце потихоньку подсушивало дорогу, и воинам уже не приходилось то и дело спешиваться, чтобы вытолкнуть повозку из грязи.
Альгидрас несколько раз заглядывал к нам, справлялся у Златы о ее самочувствии, подбадривающе улыбался Добронеге. В мою сторону он ни разу не посмотрел.
В одно из его появлений Злата спросила, все ли в порядке. Альгидрас ответил, что бояться больше нечего, мол, дозору показалось, что в лесу были разбойники, но мы уже далеко от того места. Альгидрас говорил так уверенно и улыбался так открыто, что я сразу ему не поверила. Впрочем, Злату он успокоил, и я не могла ее винить: меня саму когда-то так же успокоили его честный взгляд и уверенный тон.
***
Они появились вечером. На дороге раздался топот копыт, свист, и наша повозка остановилась. Послышались крики, Альгидрас приоткрыл полог и велел нам лечь. Одной рукой он сжимал стрелу, во второй держал лук. Сглотнув, я поспешила лечь на дно повозки, для верности прикрыв голову рукой. Вторую ладонь я инстинктивно прижала к виску Златы, как если бы она не слушалась и собиралась поднять голову. Я изо всех сил напрягала слух, с каждой минутой холодея все больше. Снаружи звучала незнакомая речь. Голос говорившего был резок, а тон требователен. Когда Альгидрас ответил на том же языке, мое сердце сделало кульбит. Речь была похожа на хванскую, но все же звучала непривычно. А сам Альгидрас говорил заметно медленнее того, кто обращался к нему до этого. Квары? Откуда они здесь, в глубине земель?!