И оживут слова, часть II

Чем ближе мы подъезжали к столице, тем напряженнее становилась наша охрана. Смех звучал все реже, а потом прекратился вовсе. Воины переговаривались между собой только по делу, а каждый раз, когда нам приходилось выходить из повозки, между нами и лесом всегда находилось несколько дружинников. А прежде чем позволить нам отойти от стоянки, воины проверяли густые заросли. Впрочем, отметила я это далеко не сразу. Лишь когда рядом со мной, прогуливавшейся вдоль дороги после нескольких часов неподвижности, будто невзначай вырос Горислав, против обыкновения даже не попытавшись пошутить, я наконец осознала, что нас перестали оставлять одних и все время действительно охраняют. Насколько серьезным должно быть положение, чтобы даже Горислав перестал зубоскалить?

Впрочем, Горислав, как я и предполагала, оказался отнюдь не беспечным шалопаем. Я и раньше подозревала, что за его наигранной веселостью кроются цепкий ум и твердость характера. Теперь же могла убедиться в этом воочию. Спустя некоторое время после военного совета он вдруг стал разговаривать с Альгидрасом так, будто ничего не случилось. Садился рядом с ним в круге отчуждения, как я стала про себя называть свободное пространство, образовывавшееся вокруг Альгидраса, где бы тот не появился, что-то спрашивал и даже неизменно получал ответы. Сам Альгидрас никого ни о чем не спрашивал, к общению явно не тянулся, и казалось, даже не особенно тяготился всеобщим бойкотом, хотя порой до меня долетали отголоски неизменной злости и чего-то похожего на глухую тоску. В такие моменты мне очень хотелось перехватить его взгляд и как-то подбодрить, но он намеренно не смотрел в мою сторону, подойти же к нему на виду у всех я не решалась. Оттого я была рада, что хотя бы Горислав плюет на условности. Какое-то время я ожидала, что кто-то из воинов начнет вразумлять Горислава, однако ничего похожего не происходило. Остальные просто делали вид, что не замечают эту сложившуюся компанию.

Порой Горислав и Альгидрас разговаривали до самой темноты, и я лежала в повозке, вслушиваясь в их негромкие голоса в тщетных попытках разобрать хоть слово. Я удивлялась тому, что Альгидрас поддерживает эти беседы, думала о Радиме, и мне казалось, что тот не был бы рад этому неожиданному сближению. Впрочем, порой мне приходило в голову, что, возможно, Горислав это делает не по доброте душевной, а как раз потому, что присматривает за Альгидрасом. Ведь, даже безоружный, тот оставался одним из хванов, природы которых никто толком не понимал.

На одном из привалов наш бессменный костровой снова не смог развести огонь, потому что не удалось найти сухих дров. Он косился на Альгидраса, однако помощи не просил. Тот, впрочем, тоже не стал ее предлагать. Закончилось тем, что Горислав толкнул Альгидраса в плечо и сказал:

— Да помоги, чего уж.

Надо ли говорить, что через пару минут костер весело запылал? После этого воины нахмурились еще сильней, Горислав впал в задумчивость, словно подтвердил какое-то свое предположение, а я задумалась о том, что Миролюба в Каменице вместо радости от приезда сестры настигнет необходимость разрешать конфликт. Процентов на восемьдесят я была уверена, что Миролюб не даст Альгидраса в обиду. Разумеется, тоже не по доброте душевной, а потому, что Альгидрас был ему вправду нужен. Но оставалось еще двадцать процентов, которые я списывала на то, что Миролюб не всегда волен делать то, что ему вздумается. Вдруг в Каменице он связан по рукам и ногам волей князя?

В последние дни я все чаще думала о Миролюбе, о том, как мало на самом деле его знаю, и о том, что поездка в Каменицу может обернуться для меня чем угодно. Сейчас давняя мысль, будто я могу иметь какую-то власть над княжеским сыном, казалась мне смехотворной. Возможно, дело было в унылой погоде, в этом чертовом дожде, который не прекращался уже третий день, а может, в том, что Злата вдруг начала кашлять и отвары, которые давала ей Добронега, явно не помогали, добавляя нам поводов для волнения. Как бы то ни было, все теперь виделось в мрачном свете. Еще меня жутко злило упрямство Добронеги, и я не понимала, почему она не обратится к Альгидрасу за помощью. Впрочем, тот тоже был хорош. Он ведь не мог не слышать, что Злата кашляет, однако ни разу не предложил ни один из своих чудодейственных отваров. Я, вымотанная физически этой бесконечной, монотонной дорогой, проклятой сыростью и постоянным ожиданием опасности, жутко злилась на Добронегу, на Альгидраса, на них на всех за эти их дурацкие правила, которые почему-то никто из них не хотел нарушать.