И оживут слова, часть III

Я запоздало вспомнила, что хотела пораньше сбежать с обеда, потому что он был не в меру игрив, но эта песня вытеснила из головы все намерения. И вот теперь я стояла и с замиранием сердца чувствовала, как Миролюб осторожно целует мои волосы. Что со мной не так? Вот же он рядом. Жених. Сын князя. Красивый. Сильный. Но сердце замирает не от возбуждения, а от иррациональной тревоги, а в голове вертится дурацкая песня, и никак не получается избавиться от образа чертова мальчишки перед мысленным взором. И даже попытка подумать о том, что он — монстр, способный вызвать ураган, не помогает. Вместо этого мысли цепляются за то, каким он был сегодня — нервно закушенная губа и слипшиеся от дождя иголки длинных ресниц, и невозможно избавиться от воспоминаний о голосе, который ему совсем не подходит. А еще…

Миролюб повернул меня лицом к себе и поцеловал в губы. Отвечая на поцелуй, я лихорадочно придумывала повод сбежать. Повод не придумывался, потому что мое слабое «нас увидят» разбилось о его бормотание «никто не войдет».

Когда его губы наконец оторвались от моих и коснулись моего подбородка, а потом и шеи, я вдруг с ужасом поняла, что Миролюб может не остановиться. Он дома. Он здесь хозяин. Добронега у мальчика. Любим не ходит на женскую половину без особой на то нужды. Милонегу увели. Что делать?

— Стой! — я отклонилась, упершись руками в грудь Миролюба и чувствуя, как под ладонью колотится его сердце.

Мое тоже колотилось. Только от страха. Именно в эту минуту я вдруг поняла, что не смогу ничего ему предложить. Я не готова. И к браку с ним не готова. И не буду готова никогда. Нет, я не испытывала к нему отвращения, как бывает у героинь любовных романов, доведись им целоваться с нелюбимыми мужчинами. И безоговорочно признавала все достоинства Миролюба. Но я совершенно четко понимала, что просто не смогу быть рядом с ним. Проклятая святыня! Ведь тысячи женщин во всем мире выходят замуж не по любви. Даже без симпатии. А я ведь искренне симпатизировала Миролюбу. Он восхищал меня! Однако чертова святыня так промыла мне мозги и вывернула на изнанку все эмоции, что, просто дотрагиваясь до руки Альгидраса, я испытывала в разы более острые ощущения, чем от поцелуев Миролюба. А еще я вдруг поняла, что меня физически корежит от мысли о близости с женихом, хотя я и была далека от наивных мыслей о сексе лишь по любви. В конце концов, я не ждала принца все эти годы. Но сейчас…

— Подожди! — я выскользнула из объятий Миролюба. — Я так не могу.

Он ничего не говорил, лишь смотрел пристально, словно что-то для себя решая. А еще было в его лице что-то новое, я только пока не могла понять, что.

— Добруш — твой сын? — зачем-то спросила я, хотя вовсе не собиралась.

На лице Миролюба промелькнула какая-то эмоция, и он прищурился:

— Ты из-за него?

— Я… просто спросила.

— Да. Сын. Только, как он родился, я не прикасался к Уладе.

— Ясно, — пробормотала я, понимая, что глупо упрекать мужчину в связи многолетней давности и уж тем более в том, что он заботится от своем ребенке.

— То есть это не из-за сына? — уточнил Миролюб.

Я помотала головой, осознавая, что это хороший предлог, но не имея сил соврать.

— Тогда из-за него?

— Из-за кого? — искренне не поняла я.

— Из-за хванца?

— Что? — я даже отшатнулась от Миролюба. — При чем тут Альгидрас?

— Альгидрас? — усмехнулся Миролюб, и я поняла, что только что сказала о своих чувствах гораздо больше, чем планировала.

Я ничего не ответила, чтобы не сделать ситуацию еще паршивее. Но, глядя в изменившееся лицо Миролюба, вспомнила момент, когда впервые осознала, что не имею над ним никакой власти. Однажды он уже был вот таким — жестким и далеким. Тогда, в доме Радима, он спорил с Альгидрасом. Сейчас мы спорили из-за Альгидраса. Права была Добронега: княжич милый, пока на его добро не покушаются.

— Ты его любишь? — голос Миролюба прозвучал спокойно, будто он спрашивал, люблю ли я орехи.

Я помотала головой, с удивлением обнаружив, что ложь стоит немалых усилий. Чертова святыня.

— Я не люблю его, Миролюб, — четко произнесла я. — Но он очень помог мне после плена. Рассказывал сказания, успокаивал, когда мне было страшно. Я не могла пойти к Радиму, — пробормотала я, предвосхищая вопрос, — потому что он… лицом темнел, стоило мне сказать о кварах. Олег был против, говорил, что мне надобно к брату… Но я не могла. Я к нему тогда ночью бегала, потому что мне страшно было. Понимаешь? Ты же должен понимать!

Я отдавала себе отчет, что пользуюсь женской хитростью. Весь мой опыт требовал подключить слезы, однако какая-то часть меня чувствовала, что с Миролюбом этого делать не стоит.

В лице княжича что-то дрогнуло, и он, шагнув вперед, притянул меня к себе и обнял. Он больше не пытался меня поцеловать, за что я была ему благодарна. Он просто уперся подбородком в мою макушку и прошептал:

— Не бойся. Теперь все хорошо будет. Просто поклянись, что ничего у вас не было.

— Не было, — эхом откликнулась я, потому что это было правдой. — Ничего не было. Можешь у него спросить. Он мне как брат. А меня он вообще терпеть не может, — усмехнулась я.