И оживут слова

Я чувствую отголоски глухой безотчетной тоски, хотя после того, как Альгидрас рассказал о приступах Всемилы, думала что страх — это единственное, что она должна испытывать. Но, видимо, это было с ней так давно, что страх уже прошел, остались тоска и безысходность.

— Что за Голос? — Альгидрас внимательно смотрит мне в глаза, и это раздражает. Причем не только меня, но и Всемилу. В этот момент я могу чувствовать эмоции нас обеих. Странное ощущение.

— Голос, — горько говорит Всемила и начинает разматывать пуховый платок.

Мои руки привычно касаются мягкого пуха, расстегивают деревянные пуговицы. Я вижу, что Альгидрас нервничает, наблюдая за тем, как раздевается Всемила. С чего бы? Но сама Всемила этого не замечает. Ей просто душно.

— Голос, — задумчиво повторяет она. — Он всегда рядом. Только и ждет, когда Радим отвернется. Он кричит. Всегда кричит!

Я обхватываю себя за плечи.

Альгидрас опускает котенка на пол и тоже обхватывает себя за плечи, он смотрит на Всемилу исподлобья и осторожно спрашивает:

— Что он кричит?

— Моей будешь, — шепчет Всемила, глядя на то, как полыхает в печи огонь.

— Всегда одно и то же? — негромко спрашивает Альгидрас.

Всемила устало кивает и озирается по сторонам. Я мимоходом отмечаю скатерть на столе, расшитую красными цветами, глиняный горшок на подоконнике, вязаную занавеску. Все это скользит перед взором Всемилы словно в замедленной съемке, и я чувствую, что ее мир меняется. На смену усталости приходит страх, привычный, неотвратимый.

— Вот и сейчас он придет, — слышится голос Всемилы, и я не узнаю его. Никогда не думала, что мой собственный голос может звучать так надтреснуто и бесцветно.

Краем глаза я замечаю резкое движение. Альгидрас бросается к полкам и начинает переставлять глиняные горшки.

Всемила равнодушно наблюдает за его действиями. В этот момент он ей не интересен, его уже почти нет в ее мире. Мой же разум лихорадочно цепляется за происходящее. Я вглядываюсь в спину Альгидраса, пытаясь понять, успеть запомнить, не упустить что-то важное.

Наконец он оборачивается и так же быстро бросается к печи, голыми руками скидывает крышку со стоящего с краю котла. Из котла валит пар, и Альгидрас зачерпывает прихваченной по пути кружкой кипящую воду. Вода выплескивается ему на руки, но он не издает ни звука, лишь коротко вздрагивает.

— Что ты делаешь? — равнодушно спрашивает Всемила.

— Все хорошо будет, — невпопад отвечает Альгидрас на еле понятном словенском. Потом быстро засыпает в кружку несколько щепоток травы. Я уже понимаю, что он делает. Всемила, кажется, тоже.

— Так то твой отвар. Дурной запах, — едва слышно говорит она и оседает на пол.

Я смотрю на Альгидраса снизу вверх. У него закушена губа и наморщен лоб. Он сжимает в руке кружку с горячим отваром.

— Сейчас. Нужно чуть-чуть настоять, — выговаривает он, отчаянно вглядываясь в лицо Всемилы.

— Ненавижу тебя, — вдруг говорит Всемила, и голос ее крепнет. — Что тебе стоило сдохнуть там, в море? На что ты приехал?! Резьба твоя проклятая. Кто дозволял тебе вмешиваться в волю наших Богов и гневить их своими? Не должно у них детей быть, слышишь?!

Последние слова Всемила выкрикивает, и я отчетливо слышу шум в ушах. Альгидрас с отчаянием заглядывает в кружку, а потом бросается в угол комнаты, где подвешен глиняный кувшин. Он доливает в кружку воды из кувшина, не обращая внимания на то, что вода льется мимо. На полу растекается лужа, к которой тут же подбегает дымчатый котенок.

— Выпей, — Альгидрас присаживается на корточки и протягивает кружку.

— Не буду!

— Всемила, выпей! Лучше будет. Голос уйдет.

— Не уйдет! Он никогда не уйдет! Радим! — я едва не глохну от истошного крика Всемилы.

Альгидрас же резко подается вперед и крепко хватает Всемилу за подбородок, раскрывая ей рот. Отвар льется по подбородку Всемилы, стекает ей на грудь, на колени, на руки. Я не чувствую запаха в этом сне-реальности, но чувствую, что отвар горячий: он обжигает губы и язык. Всемила делает несколько глотков и наконец отталкивает кружку. Кружка отлетает к скамье и раскалывается на две почти равные части. Остатки отвара разливаются по полу, но это все неважно. Важно то, что Всемила резко подается вперед и вцепляется в плечо Альгидраса.

— Ненавижу! Ненавижу! — как заведенная повторяет она.