Твои затруднения, милая, относительно систем обхождения с учениками меня интересуют, я буду ждать сведения об этом деле, как в военное время телеграммы с поля битвы. Ведь эта вещь мне ужасно близка – это моя постоянная вера – задача внушить хорошее только путем убеждения, искренности, душевности, любви. Вот, что действительно у нас с тобой общее. Дело трудное, очень весьма! Легко ли сказать: тебя одной, твоей душевности должно хватить на 70 человек! Но не падай духом! У силы искренности, так думалось мне, особенно прежде, нет границ, особенно в детском, все же далеко неиспорченном мире. А там и помощников много найдешь! Пойми, но действуй сначала хоть на немногих – и вот тебе уж и союзники. Пиши искренно, как можно подробнее все, что только ни заметишь, ни встретишь на этом деле. Ты много можешь, ты такая умная, наблюдательная. Первое-то знал отлично и раньше, а вторую, умную (наблюдательную?), только из твоих писем с июля. Воспользуемся же этой наблюдательностью когда-нибудь и для науки. Не спорь, иначе и читать не буду. А насчет приезда на Рождество? Сколько людей будут рады тебя видеть! Если найдешь нужным остаться в деревне, то это твое дело – решай, как хочешь. Прелую мою Сару.
Твой Ванька.
Свидание в Петербурге
Подошли рождественские праздники. Школа закрывалась на две недели. По горячей просьбе Ивана Петровича решилась я на это время поехать в Петербург. Опять с братьями Павловыми жила их мать. Просили меня по дороге заехать в Рязань за их меньшим братом и познакомиться с их отцом.
Провела я в Рязани полдня. От поезда до поезда. Старик-отец принял меня очень сурово, а молодой Сережа с радостью поехал со мной из родного дома. Отец только купил ему билет, а на еду дорогой дал полтинник. Поэтому кормить Сережу в дороге я должна была за свой счет.
Много говорили мы с Иваном Петровичем, спеша использовать короткое время нашего свидания в Петербурге. Во время одного из этих разговоров Иван Петрович прочел мне вот что:
Взгляд на прожитую жизнь
Мотивом к этому обзору следующее: чувствуется упадок интереса ко многим вопросам, прежде живо трогавшим; ясна раз от раза усиливающаяся нравственная несостоятельность.
Тот поступок, который раньше лишал спокойствия на несколько дней, теперь часто проходит незамеченным. Прежде вызывали задор цели и проекты как в области умственной, так и нравственной, и физической, теперь это сменилось сожалением, что было, да прошло. На место уверенного отношения к предметам, живого разговора и книги – стали колебания и скептицизм в самых элементарных положениях. Прежнее стремление все анализировать, все сделать сознательным, обратилось в равнодушие или решение чувством. И со всем этим развивается все более и более недовольство собой, и по временам совершенно теряется надежда на возвращение к прежней довольной жизни.