В последний раз они упаковали свое имущество и нагрузили ими свои велосипеды и детскую коляску. Снова им пришлось проделать сорокамильный пеший переход, поезда еще ходили редко, но наконец они добрались до своей квартиры. Франкфурт был разрушен, но все выглядело намного более обнадеживающе, чем тогда, когда Франц только вернулся с войны.
— Мальчики, принесите наши кровати из подвала, — сказала Хелен.
— Ого! Больше никаких воздушных атак, никаких бомбежек! — сказал Курт.
— Никаких бомбоубежищ, — пробормотал Герд, которого бросило в дрожь от одной мысли о темных, душных ночах, проведенных там.
Франц прибыл через две недели. Он привез растительное и сливочное масло, картофель и хлеб — все то, чем благодарные фермеры наградили его.
На следующий день Франц отправился в центр города в офис конференции. Там он узнал, что здание немецкого адвентистского издательства в Гамбурге разрушено и вся работа по распространению книг полностью прекращена. Конференция незамедлительно предоставила Францу работу пастора, закрепив за ним сразу несколько церквей на окраине Франкфурта, потому что к тому моменту никто не знал, кто из работников конференции жив, а кто погиб. Еще ни один пастор церкви адвентистов седьмого дня не вернулся с войны.
Пользуясь велосипедом, который вернул Хелен американский солдат Джим в Эшенроде, Францу пришлось проехать 75 миль, пока он посетил всех членов церкви в своем районе. Часто ему приходилось оставаться у них на ночь, а иногда его не было несколько дней или даже целую неделю.
Ни одна семья, с которой он разговаривал, не избежала бед, принесенных войной. Дома были разрушены бомбами, имущество разграблено. Мужья, сыновья, братья, дяди, кузены были убиты в боях. Многие семьи все еще ничего не знали о судьбе своих мужчин. Некоторые, как, например, родственник Хазелов дядя Фриц, пропали без вести во время боевых действий, и большинство из них еще не вернулись.
Повсюду царила бедность — сельское хозяйство и промышленность находились в упадке. Молчаливые, подавленные, отчаявшиеся люди стояли в бесконечных очередях в надежде получить работу.
У членов церкви, проживающих в сельской местности, не было денег, чтобы отдавать десятину, но иногда они могли снабжать Франца кое–какими продуктами. Поскольку конференция могла положить Францу очень маленькое жалование, ему сказали, что он может брать продукты в дополнение к заработку. Однажды он принес домой 45 килограмм птичьего корма. Хелен готовила каждый день какую–то часть на завтрак, и семья питалась этой смесью, похожей на кашу, состоящую из грубых зерен, которые царапали горло. От этого долгое время их голоса были охрипшими.
Наступила первая зима. Ни о каком достатке не могло быть и речи, продукты, одежда и уголь были строго нормированы. Ухудшение погоды означало, что Франц больше не сможет пользоваться велосипедом, поэтому он был вынужден пользоваться услугами железной дороги, а из–за плохого сообщения и переполненных пассажирами поездов ему приходилось уезжать даже чаще, чем раньше.
— Мальчики! Мальчики! — в один из морозных ноябрьских дней Франц вбежал в дверь с новостями. — Достаньте деревянную тележку и велосипеды из подвала и найдите как можно больше пустых мешков!
Пока Франц ел горячий суп, он рассказал семье, что дорога в Оберурзеле, что в десяти милях от них, была взорвана, и людям позволено забрать обломки битума, чтобы использовать его в качестве топлива.
Последующие три дня Франц, Курт и Герд ходили к Оберурзелю и обратно. Каждый вечер они возвращались замерзшие и грязные, но с тележкой и велосипедами, нагруженными асфальтом. Когда Хелен бросила первые куски в печь, Лотти начала плакать.
— Это пахнет смоляной ямой, — всхлипывала она, — и от этого у меня болит голова.
— Поскольку этой зимой мы будем в тепле, мы привыкнем к запаху, — утешила ее Хелен. Как только Лотти успокоилась, вбежал Герд:
— Печь протекает, — сказал он, — посмотрите.
Когда Хелен открыла дверь, она увидела, что битум растаял и заполнил собой печь изнутри. Струйка жидкого гудрона вытекала из передней дверцы. Они погасили огонь и, когда печь остыла, потратили несколько часов, вычищая внутреннюю часть печи до тех пор, пока не стало ясно, что ее можно снова использовать. Битум пришлось выкинуть.
В один из февральских вечеров после ужина Хелен внимательно посмотрела на Франца:
— Вот и все, — сказала она, — наши еженедельные продовольственные карточки закончились. У нас осталось только пол буханки хлеба, и, прежде чем получить следующую порцию, нам нужно ждать пять дней. Что будем делать?
Франц на минуту задумался.
— Завтра я должен проводить похороны, — наконец сказал он. — Как ты думаешь, ты сможешь пойти в Эшенрод и нахомячить немного пищи?
Слово «хомячить» немцы придумали для того, чтобы обозначить поход за едой к фермерам в сельской местности. Так же, как хомяк набивает свои щеки и несет пищу в норку, люди набивали свои сумки и карманы, чтобы принести продукты своим детям.