И печенеги терзали Россию, и половцы. Лучшие речи великого адвоката

Но, господа присяжные, смерть того и другого были явны, и правосудие, однако, не заподозрило ни Гаврилова, ни Беклемишева. К чему же это делать? Если к тому, чтобы вы, подозревая насильственную смерть несчастных, тем с большим негодованием отнеслись к подсудимым, то это уже будет – не суд: обвинительный приговор будет не результатом исследования, а результатом искусственно возбужденного инстинкта мести против подсудимого. А приписывая смерть Спесивцева и Карпова чужой руке без всякого повода и основания, не наносим ли мы оскорбления и без того несчастным. Преступно против нравственного закона самоубийство, но к нему прибегали нередко те лица, которые, хотя и впали в преступление, совершили какое-либо страшное зло, но совесть у которых еще не потеряна и мучает, и терзает их. Потеряв свою честь, стыдясь показаться перед глазами света, тяготясь злом, ими совершенным, люди решаются покончить с собой. Их смерть – грех и несчастье, но она же знак того, что они не равнодушны были к доброму и честному имени и, прегрешив против закона, много и тяжело страдали. Данных, которые дали бы нам право сказать, что Спесивцев и Карпов убиты чужою рукой, нет, и мы не смеем тревожить их могильного покоя, отнимая от них последнее доказательство их неполного нравственного падения.

Не знаю, убедило ли вас соображение прокурора о смерти Спесивцева и Карпова, но оно понравилось Короткову. Он заявил, что и его хотели отравить. Свидетель достоверный, отчего же и не поверить? Только свидетель этот, будучи осужден за подделку, внушает недоверие: он утверждает, что он невинно осужден и ничего не знает, но что тем не менее его подкупали и хотели отравить. Ничего-то не знающий человек чем мог быть опасен?..

Я забыл, исследуя возможность для Гаврилова того преступления, которое ему приписывают, обратить ваше внимание на побудительные причины к нему.

Специальная цель подделки – обогащение. Толчком может служить нужда, которая приводится Солнцевым как причина, вовлекшая его в дело, которая видна и по отношению к Карпову и Щипчинскому.

Гаврилов и здесь был не в тех обстоятельствах: он был богат, у него, вы слышали, было более 10 тысяч десятин земли, незаложенной, свободной. На богатство его указывает и звание предводителя дворянства. Конечно, предводителем избирают иногда тороватых, которых не отличишь от богатых; но зато такие лица попадают нередко из предводителей в долговую. Гаврилов, неся обязанность, на него возложенную сословием, не разорился, не задолжал. Он потерял имение свое уже после, по иным несчастным обстоятельствам.

Мне заметят, что имение его было в споре. Но спор этот был только фиктивный. Завещание, по которому мать его думала завладеть имением, было написано с нарушением форм и, очевидно, было недействительно. Какое же побуждение было к подделке? Надо, чтобы между добром, которого ждут от преступления, и злом, в каком находятся до него, была бы ощутительная разница. Для бедных и запутанных в делах людей это побуждение очевидно, но надо было слишком много благ, слишком мало риску, чтобы с 30-тысячного годового дохода решиться на подделку бумаг.

Сотни лиц, против которых собирается гроза улик, появляются здесь, и многие из них, разрешенные приговором, уходят свободными. Закон преклоняется перед этим актом правосудия, потому что опыт времени научил его, что иногда и против неповинного лица слагается масса обвиняющих его обстоятельств.

Вам предстоит разрешение недоумения по настоящему делу. Много данных, много сил у обвинения – я не спорю; но нет недостатка на иные выводы и у подсудимого. Сообразите же все это, припомните, что те же улики и оговоры были уже в виду судов. Суды обвинили Гаврилова. Когда же дело дошло до верховного учреждения, до Государственного Совета, который по прежнему порядку мог являться и законодательным, и судебным учреждением, то у членов его как у судей явилось сомнение в силе улик, и они не взяли на свою судейскую совесть обвинения против моего клиента. А после этого разве открыто что-нибудь новое? Данные остались те же.

А подкуп? Но подкупом называется – если даже допустить, что сотоварищи по несчастью пользовались помощью Гаврилова, – подкупом называется дача средств под условием говорить неправду: «На тебе деньги, ступай, говори неправду». Кто же, кроме Гудкова, этого достовернейшего свидетеля обвинения, слышал, знал, беседовал и условливался с Гавриловым о подкупе? Не вернее ли, что на вопросы ревностной комиссии, которая принялась за дело горячо, арестанты показывали одно, а когда переведены были в тюрьму, отделались от ее влияния, то показывали то, что находили сообразным с делом. И так они продолжали до того времени, пока состоялся приговор; тогда же, чтобы избежать, отдалить наказание, они вернулись к старым оговорам.