И плачут ангелы

— Ну, прежде всего следует дать ему приличное имя вместо этого жуткого и варварского. Будем звать твоего внука Гидеон.

— Пусть будет Гидеон, — согласилась Джуба. — Гидеон Кумало. А грамоте ты его научишь?

— Дойдет и до этого, но сейчас у нас слишком много других дел, — решительно заявила Робин. — Пускай Гидеон месит глину вместе с остальными ребятишками, а ты поможешь мне набивать формы. Джуба, нам придется начать сначала и построить все заново.

Я восхищаюсь величием и уединенностью Матопо и хотел бы быть похоронен там, на вершине холма, где я часто бывал и который назвал «Место, откуда виден весь мир». Я хочу, чтобы в скале вырубили могилу и закрыли сверху медной пластиной с надписью «Здесь покоится Сесил Джон Родс».

Согласно завещанию, когда больное сердце перестало биться, мистер Родс вновь отправился в Булавайо по железной дороге, проложенной Ральфом Баллантайном. Вагон-катафалк, в котором стоял гроб, покрывали фиолетовые и черные драпировки. В каждом городе поезд останавливался, и те, кого Родс называл «мои родезийцы», приносили горы венков. В Булавайо гроб поставили на лафет, запряженный черными быками, которые неторопливо затащили его на округлую вершину в холмах Матопо, выбранную Родсом.

Над открытым склепом возвышался подъемник, вокруг собрались люди: элегантные джентльмены, офицеры в военной форме, дамы с черными лентами на шляпах. За ними простиралось море полуобнаженных черных тел — двадцать тысяч матабеле пришли на погребение во главе с индунами, когда-то встретившими Родса возле этого самого холма для мирных переговоров. Ганданг, Бабиаан и Сомабула стали глубокими стариками.

Возле могилы стояли люди, сменившие вождей у власти: управляющие компанией Милтон и Лоули, а также члены первого Совета Родезии. Среди них был и Ральф Баллантайн с юной женой.

С выражением печали на лице Ральф наблюдал, как гроб на цепях опустили в склеп. Епископ зачитал вслух написанное Редьярдом Киплингом стихотворение:

Он кинул свой прощальный взор
На цепь минувших лет,
Через гранит, через простор,
Что солнцем перегрет.
Отвагою души горя,
Герой рассеял тьму,
Тропу на север проторя
Народу своему[9]

.

Тяжелую медную пластину уложили на место. Ганданг сделал шаг вперед и поднял руку.

— Отец умер! — прокричал он.

В ответ раздался дружный хор голосов, слившихся воедино, точно громовой удар тропической бури:

— Байете! Байете!

Матабеле впервые приветствовали белого человека как короля.

* * *

Медленно, словно нехотя, толпа стала расходиться. Матабеле, будто дым, растворились в ущельях своих священных холмов, а белые пошли по тропе, ведущей к подножию холма. Ральф помог Элизабет спуститься по неровному склону.

— Покойник был мошенником, а ты по нему слезы льешь! — поддразнил он жену.

— Я так растрогалась, — ответила она, вытирая глаза. — Когда Ганданг это сделал…

— Да уж. Родс всех умудрился вокруг пальца обвести, включая тех, кого сделал рабами. Черт побери, хорошо, что его похоронили в скале, закрыв склеп крышкой, не то он бы в последний момент обманул самого дьявола и выскочил из могилы!

Ральф вывел жену из потока людей, спускавшихся по тропе.

— Я велел Исази поставить коляску за холмом, чтобы нас в толкучке не задавили.

Лишайники раскрасили гранит под ногами в ярко-оранжевый цвет. Ящерки разбегались, прятались в трещинах и сердито смотрели оттуда на непрошеных гостей, раздувая горло и выставив шипы на уродливых синих головах.

Ральф помедлил на нижнем склоне, где изломанная ветрами брахистегия чудом держалась в одной из трещин, и посмотрел на вершину:

— Он наконец-то умер, но его компания по-прежнему правит нами. У меня еще много работы, на всю оставшуюся жизнь хватит.

Несмотря на жару, Ральфа бросило в дрожь.

— Что с тобой, милый? — тут же обернулась к нему обеспокоенная Элизабет.

— Ничего, — ответил он. — Собственное привидение увидел… Давай-ка поторопимся, пока Джон-Джон окончательно не свел с ума бедного Исази!

Ральф взял жену под руку и повел туда, где Исази поставил в тени коляску. С расстояния в сотню шагов ясно слышались бесконечные вопросы Джонатана, каждый из которых завершался фразой «Утини, Исази? — Верно, Исази?»

В ответ раздавалось терпеливое «Э-э, Баву. — Да-да, Маленький Овод».

Часть II

Год 1977-й