И плачут ангелы

— Товарищ комиссар! Я так волновалась! — радостно прошептала она, целуя его в обе щеки, и отступила назад. Тунгата мгновенно изменился, сбросив маску туповатого крестьянина и превратившись в смертельно опасного воина с непроницаемым лицом.

— Вы приготовили для меня одежду?

Тунгата быстро переоделся за ширмой и вышел, застегивая белый халат, к нагрудному карману которого была приколота пластиковая карточка с надписью «Доктор Г. Дж. Кумало» — в таком виде он не вызовет лишних подозрений.

— Расскажите, как обстоят дела, — сказал Тунгата, усаживаясь за стол напротив Лейлы Сент-Джон.

— Умлимо находится в нашей гериатрической палате с тех пор, как ее привезли к нам из заповедника Матопо около шести месяцев назад.

— В каком она состоянии?

— Она очень старая, я бы даже сказала, древняя старушка. Умлимо утверждает, что ей сто двадцать лет, и я не вижу оснований в этом сомневаться. Она была уже взрослой, когда банда мародеров Сесила Родса вторглась в Булавайо и, преследуя короля Лобенгулу, довела его до гибели.

— Каково состояние ее здоровья?

— Умлимо доставили к нам в сильно истощенном виде, но после курса внутривенного питания она окрепла, хотя ходить не может, а также страдает недержанием мочи и кала. Она альбинос и подвержена какой-то аллергии, однако мне удалось найти антигистаминную мазь, которая значительно облегчила страдания больной. Слух и зрение ослабели, но сердце и другие жизненно важные органы прекрасно работают для столь пожилого человека. Более того, умлимо в полном рассудке и все понимает.

— Она сможет перенести поездку? — настаивал Тунгата.

— Ей не терпится совершить путешествие. Согласно ее собственному предсказанию, она должна пересечь великую воду, прежде чем копья народа нанесут врагам поражение.

Тунгата нетерпеливо отмахнулся. Лейла истолковала его жест по-своему:

— Вы не верите ни в умлимо, ни в ее предсказания, не так ли, товарищ Тунгата?

— А вы, доктор? Вы сами-то в это верите?

— Есть области, куда еще не проникла наука. Умлимо — необычайная женщина. Не могу сказать, что верю всему, что о ней говорят, и все же я чувствую в ней некую силу.

— По нашим расчетам, умлимо будет чрезвычайно полезна в качестве орудия пропаганды. Невежественное население все еще верит в предрассудки. Вы так и не ответили на мой вопрос, доктор: сможет ли умлимо перенести путешествие?

— По-моему, да. Я приготовила лекарства, которые ей понадобятся в дороге, а также выписала медицинские заключения: документы выдержат любую полицейскую проверку до самой границы с Замбией. С умлимо поедет мой лучший санитар, он чернокожий. Я бы сама с ней поехала, но мое присутствие привлечет лишнее внимание.

Тунгата долго молчал, на его суровом привлекательном лице застыло задумчивое выражение. От комиссара веяло такой властностью и силой, что Лейла почти с робостью ждала, что он скажет, готовая мгновенно повиноваться.

— Умлимо представляет для нас ценность как живая, так и мертвая, — наконец тихо сказал он, словно размышляя вслух. — Мертвую перевезти проще. Я полагаю, вы можете залить тело формалином или что-то в этом роде?

Лейла невольно пришла в ужас и в то же время ее восхитила столь беспощадная решимость.

— От всей души надеюсь, что это не понадобится, — прошептала она, глядя на Тунгату широко раскрытыми глазами, — такого безжалостного человека Лейла Сент-Джон еще не встречала.

— Я сначала посмотрю на нее, а там видно будет, — решил Тунгата. — Давайте пойдем к ней прямо сейчас.

На верхнем этаже южного крыла больницы возле двери отдельной палаты сидели три тощие безобразные старухи странного вида, одетые в шкуры диких котов, шакалов и питонов и увешанные сосудами из тыквы и рога, высушенными мочевыми пузырями козлов, костяными трещотками и кожаными сумками, где хранились гадальные кости.

— Это последователи умлимо, — объяснила Лейла Сент-Джон. — Они ни за что не оставляют ее одну.

— Оставят, никуда не денутся, если я так решу, — тихо сказал Тунгата.

Одна из старух подковыляла к нему, похныкивая и причитая, и потянулась грязными пальцами к его ноге. Тунгата пинком отпихнул ее и вошел в палату. Лейла последовала за ним, закрыв за собой дверь. Стены маленькой комнаты были окрашены блестящей белой краской, пол выложен плиткой. На столике возле кровати стоял металлический поднос с лекарствами и медицинскими инструментами. Изголовье функциональной кровати было приподнято, из стеклянной бутыли капала прозрачная жидкость, стекая по пластиковой трубке.

Умлимо спала — лежащая под простыней хрупкая фигура казалась детской. Темные струпья усеивали лишенную пигмента кожу серо-розового цвета. На лысой макушке кожа так истончилась, что под ней, точно обкатанные камни в горном ручье, просвечивали кости черепа. Однако ниже лба и до самой шеи, где тело прикрывала простыня, кожа сморщилась и обвисла, словно у доисторической рептилии. Покрытые коростой губы дрожали от каждого вздоха, рот был открыт, в иссохших серых деснах торчал единственный желтый зуб.

Старуха открыла глаза — слезящиеся, розовые, как у белого кролика, и глубоко запавшие в складках кожи.