И плеск чужой воды… Русские поэты и писатели вне России. Книга вторая. Уехавшие, оставшиеся и вернувшиеся

«Нужные вещи» Пильняк начал писать с ходу: малохудожественный роман «Волга впадает в Каспийское море», одобрил приговор по «делу Промпартии» статьей в «Известиях» – «Слушайте приговор истории!». В ней он обратился ко всем сомневающимся и к тем, кто вяло аплодирует власти: «Интеллигенция, знайте, что бы ни было – будущее у социализма, будущее у СССР, будущее у нас!» И Пильняк бодро зашагал в марше со всеми громко ликующими.

Власть поняла: перековался. И Пильняка отправили «полпредом советской культуры» в США. Там он вел себя исключительно правильно и получил разрешение привезти на родину в личное пользование автомобиль «Форд», на зависть остальным советским писателям.

Некая сделка: «Нужная вещь». – «О’кей. Американский роман» за право приобретения и вывоза «Форда». Как говорится, все разинули рты… Лиля Брик тоже просила до этого у Маяковского привезти ей из Франции «автомобильчик».

Но оставим детали. А скажем главное: все последующие произведения Пильняка, вроде «Созревания плодов» (1935), свидетельствуют о неуклонном иссякании таланта. Очевидно, он не захотел вникнуть в предупреждающие строки Бориса Пастернака, посвященные ему, Пильняку:

Напрасно в дни великого совета,
Где высшей страсти отданы места,
Оставлена вакансия поэта:
Она опасна, если не пуста.

Пастернак дружил с Пильняком. У Пильняка в доме висел портрет Пастернака с надписью «Другу, дружбой с которым я горжусь».

За два года до ареста, 14 сентября 1935 года, Татьяна Лещенко-Сухомлина записала в дневнике: «Мы были в гостях у Бориса Пильняка. Его жена прелестна. Молоденькая грузинка, сестра Наты Вачнадзе, киноактрисы. Он недавно снова женился!.. Неуемные страсти! Но младенец-сын лежал в кроватке такой хорошенький, а стоящий рядом Пильняк пыжился от гордости… Пильняк потолстел, поважнел, не такой “богема”, как был. И вообще, многие из тех, с кем мы встречаемся, поражают меня напыщенностью, важничаньем, какой-то фальшивой торжественностью! Конечно, советской культуре всего восемнадцать лет! И в воздухе какое-то вранье…» (по книге «Долгое будущее», М., 1991).

Вранье, лживый пафос – все это было. Но был и Большой террор. Пильняка арестовали 28 сентября 1937 года, в день рождения сына (специально или случайно?). Сын Борис Андроникашвили-Пильняк впоследствии рассказывал (по воспоминаниям матери) об обстоятельствах того рокового дня:

«День тихо катился к закату. Сели пить чай… В десять часов приехал новый гость. Он был весь в белом, несмотря на осень и вечерний час. Пильняк встречался с ним в Японии, где человек в белом работал в посольстве. Он был сама любезность. “Николай Иванович, – сказал он, – срочно просит вас к себе. У него к вам какой-то вопрос. Через час вы уже будете дома”. Заметив недоверие и ужас на лице Киры Георгиевны (жены Пильняка. – Ю.Б.) при упоминании имени Ежова, он добавил: “Возьмите свою машину, на ней и вернетесь”. Он повторил: “Николай Иванович хочет что-то у вас уточнить”.

Пильняк кивнул: “Поехали”. Кира Георгиевна, сдерживая слезы, вынесла узелок… но Пильняк узелка не взял. “Он хотел уйти из дому свободным человеком, а не арестантом”, -объяснила мне потом мать…»

При обыске у Пильняка изъяли: документы, два кинжала (оружие!), пишущую машинку «Корона», переписку и рукопись последнего романа «Соляной амбар», который был опубликован лишь посмертно в 1990 году.

Отвезли писателя на Лубянку, где отобрали галстук и ремень (чтобы не повесился?). В первый же день пребывания на Лубянке Пильняк написал «покаянное» письмо наркому Ежову:

«Я ставлю перед собой вопрос, правильно ли поступило НКВД, арестовав меня, – и отвечаю, да, правильно.

Моя жизнь и мои дела указывают, что все годы революции я был контрреволюционером, врагом существующего строя и существующего правительства. И если арест будет для меня только уроком, то есть если мне останется жизнь, я буду считать этот урок замечательным, воспользуюсь им, чтобы остальную жизнь прожить честно. Поэтому я хочу Вам совершенно открыто рассказать о всех моих контрреволюционных делах…» А далее шел выдуманный рассказ о «преступлениях».

Что можно сказать по этому поводу? Тут и страх Пильняка перед пытками, и наверняка знание, как выбивают необходимые показания у арестованных, и желание поскорее закончить общение со страшными следователями, которые вели его дело, с Райзманом и его шефом майором Журбенко… Адская государственная машина работала умело, делая из живого человека – выдуманного, собирательного, как на плакате. Честный человек моментально превращался во врага народа, и не было ему никакой пощады.

Заседание военной коллегии длилось 15 минут.

– Признаете ли вы себя виновным? – спросил председатель коллегии Ульрих.

– Да, полностью, – ответил Пильняк, признавая, что он – японский шпион и подготавливал в стране террористические акты…