И по делам твоим воздастся (СИ)

- Искать тайники я даже не пыталась, обыскала мерзавца, а потом решила забрать шубу и шапку, подумала, если что, то бумаги, компрометирующие, и письма матери мог зашить только в подкладку шубы или шапки. – Она заговорила неожиданно, я даже вздрогнула от звука ее голоса, резко прервавшего полную тишину. – У него в кармане только одно письмо осталось, я в спешке, когда вытаскивала его, порвала, но не обратила на это внимания. И сбежала, дверь закрыла его ключом. Еле добралась в город. Когда выходила из флигеля странную тень заметила, светлую, испугалась очень, и, несмотря на снежную бурю, почти бежала. Домой нести шубу и шапку не стала, в нервах разорвала подкладку зубами и руками, в шубе нашла письма его матери. Экипаж оставила около ворот постоялого двора, шубу с шапкой выкинула там же. Сыновьям, которые заметили, когда я пришла и в чем одета, сказала, что ходила к знахарке, тайно, с надеждой, что поможет вылечить Федора. Они поверили, но посчитали, что мать совсем не в своем уме. В письмах старухи вычитала о тайнике в письменном столе. Я тогда совсем уж как безумная сделалась. Пришла в приют, под предлогом сделать пожертвование, взамен за молитвы невинных душ за моего мужа. Мне Ева Адамовна горько жаловалась на безбожницу Рахиль, из-за какого-то мужика, решившуюся предать истинную веру. Я выслушала внимательно, и у меня родился план. Если Рахиль надо денег, я ей дам. О тайной двери мне Елена Сухова давно уже рассказала, она, когда тот процесс за раздел наследства длился, всем кто желал слушать, рассказывала о своих переживаниях и о двери в конторе Давида Бабича рассказала. Я написала письмо и понадеялась, что Рахиль сделает, как я просила. Бог свидетель, я не знала о том, что Ева Адамовна в кабинете, у нее гардины были затянуты на окнах, света я видела, да и подошла не со стороны кабинета. Она когда отодвигающуюся стенку увидела, то ужасно перепугалась, я тоже, но она вдруг захрипела и сползла в сторону. Я потрогала ее, но сделать уже ничего было нельзя. Я на скорую руку перекинула стол, но ничего не нашла, тайников, тоже. За ее смерть корю себя больше всего. Теперь вот сижу, жду, когда Рахиль придет за деньгами, она ведь догадалась от кого письмо. А сегодня утром умер Федор, я тоже, с ним умерла.

Исповедь закончилась, опять молчание надолго повисло в комнате, и снова, в полной тишине, колокольным звоном раздавалось только тиканье часов. Наконец я спросила:

- А зачем Вы вернулись во флигель?

- Думала, может хоть там, найду какие-то документы, связанные с моим проклятым замужеством. А тут ваш Степан, я не сильно его ударила?

- Да, нет, голова у старика поболела и все.

- Даже не знаю, что с вами делать, Анфиса Андреевна. – Заговорил Семен Михайлович. – Зачем вы так много глупостей наделали?

- Ради сыновей Семен Михайлович, ради них. В Федоре, я уверена, он бы меня любой принял, наши чувства были проверены временем. Но у Федора восемь братьев и сестер и только он так высоко поднялся. Пока моя честь безупречна, они сидят тихо и на что не претендуют. Конечно, по завещанию им немало перепадет, Федор всегда был щедр и ценил семейные узы, но если только слух пойдет о том, что есть возможность отсудить наши миллионы, они слетятся как коршуны, а в чем мои сыновья виноваты? – и она вдруг сползла с кресла, упав на колени. – Семен Михайлович, умоляю вас! Я очень больна, мне немного осталось, без Федора я недолго проживу, меня Бог накажет, его суд беспощадней и справедливей, чем любой людской! В чем вина моих детей?! Умоляю, не давайте хода делу. Настасья Павловна… - она попыталась подползти ко мне, но запуталась в юбках и упала на пол, судорожно, рыдая. Мы все кинулись к ней, я подняла ее, она прижалась к моему плечу, обильно поливая меня слезами, мои глаза тоже наполнились влагой.

- Не надо, Анфиса Андреевна, не рыдайте, я обещаю вам подумать, дам ответ до завтра. – Растеряно произнес Семен Михайлович.

Эпилог

Я сидела на лавке в саду, июльское солнце нещадно пекло, деревья, печально опустили свои ветки, трава пожелтела, от отсутствия живительной влаги, даже всегда, докучливые мухи, попрятались в благословенную тень.

Тетушка, тяжело переносившая полуденную жару, лежала у себя в комнате, положив на голову тряпку, смоченную холодной водой, девочки скрылись в гостиной, Андрюша, с Панасиком, сидели где-то в очередной засаде, а мне жара даже нравилась.

Я читала очередной опус Софи. Видела бы она меня сейчас, в помятом, висящем мешком платье, в старых удобных сандалиях, а на голове моей, разительным контрастом, красовалась изысканная шляпка, итальянской соломки с маками, подаренная мачехой. Я так и увидела перед собой презрительно сморщенный носик Софи. Конечно, позволить себе такую безвкусицу и отсутствие элегантности она не могла, даже если зрителями были только яблони да лениво ползающие по ним жуки.

Я дочитала, письмо и опустила его на колени. Не знаю почему, на память пришел тот холодный февральский вечер, когда мы в полной тишине, подавленные и растерянные приехали к нам домой.