...И помни обо мне(Повесть об Иване Сухинове )

Из всех щелей вылезли какие-то уроды, нищие, калеки. Им сегодня не подают, и гнусавый их вой добавляет красок в картину панической суеты. Город затаился и притих.

Майор Трухин, оставшийся за командира полка, с утра пошел навестить Гебеля. Супруга Гебеля принимала посетителей, коих много толпилось в гостиной. Трухина пропустили к больному.

Густав Иванович лежал, укутанный одеялами до подбородка, из наглухо перебинтованной головы торчал ус и светился один глаз странно лилового оттенка. Дрогнуло сердце бывалого майора при виде изувеченного любимого командира.

— Это как же, Густав Иванович, это за благодеяния ваши они так-то отплатили?!

Гебель молчал. Из единственного глаза выкатилась скорбная слеза.

— Что же теперь будет, Густав Иванович? Прикажите, что делать?!

— Ех…ы…ть и с…е…ять! — мрачно донеслось из-под бинтов. Трухин понял: всех выпороть и расстрелять.

— Не извольте сомневаться! — рявкнул майор и задом выпятился из покоев. Посетители бросились к нему за объяснениями. Он сказал с необычайной важностью:

— Густав Иванович распорядился принять чрезвычайные меры. И я их приму.

Он ринулся в штаб и разослал приказания всем ротам незамедлительно явиться в Васильков. Удвоил караулы в городе.

А потом сидел в штабе перед недопитой бутылкой рома, погруженный в размышления о том, успеет ли до подхода мятежников выкопать вокруг Василькова достаточно глубокий ров. Вдруг хлопнула дверь — и вбежал поручик, фамилию которого Трухин почему-то не смог сразу вспомнить. Поручик, запинаясь, доложил, что барон Соловьев и Щепилло в городе.

— Врешь! — рыкнул Трухин, опрокидывая бутылку на стол.

— Сам их видел. Они у поручика Войниловича сидят.

— Так! — майор заходил по комнате, потирая руки. — Это хорошо. Значит, изволили прибыть на разведку. Но какая все же отчаянность у этих воров. Надо отдать им должное, поручик. Злодеи храбры. Не уверен, что удастся взять их живьем.

Захват бунтовщиков Трухин провел по всем правилам военного искусства, собрав для операции взвод солдат под предводительством поручика Быстрицкого (дежурного по караулам), доброго приятеля Щепиллы, а также роту внутренней страши, которую возглавил сам городничий. Дом Войниловича был оцеплен и закупорен со всех сторон — муха не пролетит. Быстрицкий, давясь сдерживаемым смехом, предложил подтянуть и пушки, на что Трухин с достоинством ответил, что не видит в том необходимости. В комнату, где сидели, дожидаясь свежих лошадей, Соловьев и Щепилло, он ворвался с заряженным пистолетом.

— Прошу сдать оружие, господа! — грозно приказал Трухин. — Вы окружены!

Щепилло спокойно отложил трубку, удивленно смотрел на Быстрицкого. Тот ему подмигнул дружески.

— Уберите пистолет, майор! — посоветовал Соловьев. — Он может выстрелить.

— Именно! — храбро подтвердил Трухин. Ром в нем гулял вовсю.

— Вы свои обозные замашки бросьте, — сипло прорычал Щепилло, делая движение подняться, — а не то я… — он поймал предостерегающий взгляд Быстрицкого и не договорил. Войнилович, хозяин квартиры, огорченно покачивал головой.

— Хорошо, мы сдаемся, — сказал Соловьев. — Да и как не сдаться непобедимому герою.

Торжествующий майор отвел Соловьева на гауптвахту, а Щепиллу, как особо опасного и склонного к буйству, запер в частном доме под двойной охраной. Солдат он предупредил, что за арестованных они отвечают собственной шкурой.

— Если они с вами заговорят, стреляйте без предупреждения, — приказал разбушевавшийся Трухин.

— Это уже как водится, — обнадежили его караульные.

Будь Трухин понаблюдательнее, он, возможно, заметил бы игривое, не соответствующее моменту настроение солдат и офицеров, к которым обращался. Но он ничего такого не замечал. Окрыленный первыми боевыми успехами, он чувствовал себя на седьмом небе. В воображении смаковал заслуженные награды, которые в скором времени наконец-то посыплются на его голову. А как же! Неизвестно, что случилось бы в полку, не прими он все меры предосторожности. Какие беды могли натворить те же шальные поручики Щепилло и Соловьев. Гебель, конечно, командир толковый, службу понимает, но и он в роковую минуту отстранился от командования, маскируясь полученными от злодеев ранами. Один он, бесстрашный Трухин, подобно спартанцу Леониду, рассказ о котором он слышал краем уха за обедом у Густава Ивановича, остается на посту, несмотря на смертельную опасность, и готов отразить натиск неприятеля.

Еще стаканчик, перехваченный в штабе, вселил в него бодрость уже почти сверхъестественную. В сопровождении дежурного взвода он без устали рыскал по городу, наводя на тихих обывателей великую тоску. Городские лавки давно позапирались, дома — на глухих засовах, окошки зашторены. Трухин хорохорился до той поры, пока не узнал, что Сергей Муравьев с войском выступил из Ковалевки и держит направление на Васильков. Роковое известие привез приказчик из помещичьей усадьбы, пожилой хохол с помятым землистым лицом.

— И много у него войска? — спросил Трухин, бледнея.

— Тьма! А главное дело, грабят и убивают всех без разбора. Я сам чудом спасся.