...И помни обо мне. Повесть об Иване Сухинове

Сухинов улыбался и радовался, видя, что он еще дома, еще слышит русскую речь, еще все понимает вокруг, и до того шага, который переменит все это, еще осталось какое-то время. На улице в Дубоссарах им овладела беспечность, неестественная в его положении. Он первым делом наведался на базар, кричащий, переливающийся блеклыми, нежными, предвесенними красками юга, и с самым беззаботным видом начал прицениваться к лошадям, и даже поторговался с горластым хохлом в длинноухом собачьем треухе, который запрашивал за худущую, облезлую кобылу двести рублей. Сухинов начал торг с того, что предложил хохлу отдать ему, Сухинову, червонец за то, что он отведет лошадь на живодерню. Мужик не обиделся, оглядев Сухинова с головы до ног, посоветовал ему купить задешево веревку для подпояски. Он так развеселил себя шуткой, что чуть не свалился с саней, на которых у него была на тряпице разложена снедь и стояла бутыль с молоком. Он лихо из нее отхлебывал, обливая усы и бороду. Сухинову тоже вдруг захотелось испробовать холодного, пенистого молочка. Он наскреб в кармане остатки капитала и протянул крестьянину:

— А ну плесни, хозяин, не поскупись.

Мужик отвел его руку с деньгами, щедро наполнил кружку до краев, протянул Сухинову ломоть хлеба и кус вареного мяса:

— Прими, раб божий, не погнушайся.

Сухинов выцедил кружку, наслаждаясь каждым глотком, как будто пил не ледяное молоко, а вбирал в себя последние крохи свободы.

Поговорили серьезно.

— А за мою сколь выручу? — спросил Сухинов.

— Да чего ж, пятьдесят можно взять.

— Ее бы похолить, подкормить недельку-другую, думаю, и больше бы можно.

— У коня вид должен быть — то верно, — согласился хохол. — Только ведь, кто с понятием, тому на это наплевать. Тот не одними глазами глядит, а нюхом чует.

— Оно конечно, — согласился Сухинов, от молока он как-то подобрел, окончательно расслабился. И стал на короткое время счастлив. Походил еще меж торговых рядов, полюбовался товарами, обиняком расспрашивал приезжих людей, как безопасней и вернее добраться до пограничной реки Прут.

Потом он подыскал себе жилье. У одного дома на окраине, который приглянулся ему тем, что сразу за ним начинались овраги и густой кустарник, кликнул хозяина. Сговорились быстро, правда, получилась маленькая заминка из-за оплаты. Сухинов пообещал расплатиться на другой день. Впоследствии, когда хозяина будет допрашивать чиновник особых поручений Рубанович, тот скажет, что сразу разгадал в постояльце злодея, но поостерегся донести единственно по причине малодушия, так как дом его находится неподалеку от леса.

На другой день с утра Сухинов заявился в дубосcapскую полицию и там стал на учет. Тугодумный пристав Моисеев добросовестно записал его в регистрационную книгу.

— Что ж ты пачпорт жевал, что ли? — недовольно пробурчал Моисеев, с трудом разбирая сухиновский почерк.

— Чем богаты, тем и рады, — туманно, но с достоинством ответил Сухинов.

Из участка Сухинов опять поехал на базар и там продал лошадь, не торгуясь, очень дешево. Покупатель, городской купчина, выгодной сделке, обрадовался, но смотрел на Сухинова покровительственно, будто видел его насквозь. Сухинов в этот день многое делал как бы нарочно, чтобы вызвать к себе подозрение. Он вручил хозяину задаток со словами: «Ну, коли добром все обойдется, тогда и остальные заплачу». Потом объявил, что съезжает на несколько дней, но обязательно вернется. При этом глядел в сторону, а из-за пояса под распахнутым тулупчиком топорщилась рукоятка пистолета. Слепому ясно, на гиблый промысел снарядился человек.

Сухинов поехал в Кишинев и снял там вторую квартиру. Он заметался…

…По скользкой, подмороженной земле идти было трудно, как по глине. С опаской переступал он подозрительные проталины. Короткий овчинный тулуп мало согревал, его познабливало от сырости. Вокруг, насколько хватало взгляда, было пустынно, но время от времени он резко оглядывался. Изнуряющая привычка, приобретенная за дни унылого побега. Он ничего не мог с собой поделать и на каждый невнятный звук непроизвольно поворачивал голову. Какие-то мерзкие тени выглядывали из-за кустов. Мысли путались, он никак не мог вспомнить, какое нынче число. Но точно знал, что февраль, и знал, что скоро весна.

Иногда он разговаривал сам с собой, но обращался неизменно к Муравьеву-Апостолу. Шептал ему: «Ничего, Сергей Иванович, добежим. А там где-нибудь отсидимся, отогреемся. Черта с два возьмут они нас голыми руками!» Спохватывался и холодел от мысли, что Сергея Ивановича как раз уже взяли.

Около полудня Сухинов добрался до пограничной реки Прут.