И повсюду тлеют пожары

– Кто там был? – спросила Пёрл, хотя уже и сама сообразила.

– Иззи, – ответила Мия, – но она ушла. И свернула к себе в спальню собираться.

Они уже столько раз это проделывали: два стакана один в другой, внутрь букетик приборов, стаканы в гнезда мисок, миски в гнездо кастрюли, кастрюлю в гнездо сковородки, все обернуть бумажным пакетом и проложить продуктами, которые долго хранятся, – пачка крекеров, банка арахисового масла, половина буханки хлеба. В другом пакете шампунь, кусок мыла, тюбик зубной пасты. Вещмешки с одеждой Мия запихала вниз под сиденья и покрыла одеялами. Ее фотоаппараты и расходники отправились в багажник вместе с посудой и туалетными принадлежностями. Все прочее – стол-книжка, который они выкрасили голубым, разномастные стулья, кровать Пёрл, и матрас Мии, и подушечная кочка, которую они называли диваном, – останется здесь.

Закончили они уже в глубоких сумерках, и Пёрл все думала о Трипе, и Лекси, и Сплине, и Иззи. Они сейчас у себя, в своем красивом доме. Трип гадает, почему она не пришла. Я его больше никогда не увижу, подумала Пёрл, и в горле вспыхнуло огнем. Лекси присела на кухонную столешницу, накручивает локон на палец, гадает, где Пёрл. А Сплин… им так и не выпадет шанс помириться.

– Это несправедливо, – сказала она, когда мать сунула остаток вещей в бумажный пакет.

– Да, – согласилась Мия. – Это уж точно.

Пёрл подождала родительской банальности: Жизнь несправедлива или Справедливо не всегда означает правильно. Но Мия лишь на миг притянула ее к себе, поцеловала в висок и вручила пакет:

– Иди отнеси в машину.

Когда Пёрл вернулась, мать выкладывала на кухонную столешницу бурый конверт.

– Это что? – спросила Пёрл, невольно заинтересовавшись.

– Это Ричардсонам, – ответила Мия. – Прощание, наверное.

– Письмо? А можно я прочту?

– Нет. Там фотографии.

– Ты их оставляешь здесь?

Прежде мать никогда нигде не оставляла свои работы. Съезжая с очередной квартиры, они забирали все взаправду свое – и не было ничего важнее фотографий Мии. Как-то раз, когда в багажнике “кролика” не хватало места, Мия, чтобы влезли снимки, повыбрасывала половину их одежды.

– Они не мои. – И Мия взяла со столешницы ключи.

– А чьи тогда? – не отступила Пёрл.

– Иногда, – сказала Мия, – фотографии принадлежат фотографу. А иногда – тем, кто на фотографиях. Готова?

И она щелкнула выключателем.

* * *

На другом конце города Биби сидела на тротуаре в тени припаркованного БМВ и через улицу наблюдала за домом Маккалла. Она так просидела довольно долго, а теперь уже половина восьмого, и в доме ее дочь, наверное, купается. Линда Маккалла любит строгий режим, это Биби знала. “Я всегда считала, что устоявшиеся привычки привносят в жизнь покой”, – не раз говорила она Биби, особенно когда Биби опаздывала забрать дочь. Как будто, думала Биби, как будто просто высказывается, ничуточки не судит, как будто говорит, что яблоки ей нравятся больше груш.

Включился свет в ванной наверху, и Биби вообразила эту картину: Мэй Лин держится за белую фаянсовую кромку ванны, одна ручка тянется потрогать воду, льющуюся из крана. Улица затихла, в гостиных мягко засияли лампы, кое-где голубизной мерцал телевизор, но, закрывая глаза, Биби почти слышала, как ее дочь хохочет, когда мелкие брызги усеивают крапинами ее лицо. Мэй Лин всегда любила воду; даже в те голодные дни она успокаивалась, если Би-би опускала ее в кухонную раковину вместо ванны, а когда не стало сил даже на это – Биби боялась, что ребенок вывернется из рук, боялась, что просто ляжет на потертый линолеум, а ребенок погрузится под воду, – Мэй Лин кричала громче. У миссис Маккалла, конечно, целая куча парфюмерии: всякие лосьоны, и мыла, и кремы специально для маленьких, с маслом ши, и с миндальным маслом, и с лавандой. Стоят рядком на краю ванны – нет, на красивой стеклянной полке, подальше от любопытных детских ручек, – и еще есть игрушки, целые ведра игрушек, а не старая банка из-под йогурта, чтобы споласкивать ей волосы, – нет, уточки и заводные лягушки. Дельфины. Лодочки и самолетики. Миниатюрные версии чудесной жизни, что предстояла Мэй Лин с Маккалла.

После купания миссис Маккалла завернет Мэй Лин в пушистое белое полотенце, такое мягкое, что, когда она его развернет, в нем отпечатается тело маленькой девочки, вплоть до пупка, будто вдавленного большим пальцем. Миссис Маккалла причешет Мэй Лин волосы – прямые, когда сухие, но волнистые, когда мокрые, в точности как у ее матери, – и засунет ее влажные руки и ноги в пижаму. Потом даст Мэй Лин бутылочку и уложит в постель. Биби посмотрела, как в ванной погас свет, а спустя миг – как свет зажегся в глубине дома, в спальне Мэй Лин. Мэй Лин уснет в тепле и сытости, в уютной кроватке, умостившись под вручную связанным одеяльцем, и целая стена подушек будет оберегать ее от твердых прутьев. Мэй Лин уснет, миссис Маккалла включит ночник, закроет дверь и, сама ложась в постель, уже будет предвкушать утро, когда она войдет в детскую, где ее ждет дочь Биби.