И придет волчица

Дверь была не заперта, открылась легко, даже не скрипнула. Иоллар входил в эту комнату как в святилище: тут она спит, в этом шкафу висят ее платья, а перед этим зеркалом она причесывает волосы… И зачем она только их обрезала? Письменный стол… в спальне, странно. И книжные полки. Значит, она и работает здесь. А вот… Он решил, что ему показалось, но это, действительно, была прялка. Стояла в уголке, недалеко от постели. Зачем ей прялка? И только потом дошло: это же та самая! А на полке — лютня. К стене над столом пришпилен рисунок.

А когда увидел на крышке бюро голубую чашку, всю в трещинках и капельках клея, в глазах защипало. Сморгнул, шумно выдохнул, но не удержался, чтобы не подойти. Аккуратно взял чашку в руки, бережно провел пальцем по трещинкам…

— Нет! Поставьте!

Он вздрогнул, а проклятая чашка, которую боялся сжать лишний раз, выскользнула из рук и со звоном упала на пол. Опять.

— Вы… О, нет! Как? Что вы тут?..

Она подошла, но не к нему — его она просто отодвинула с дороги и, придерживая живот, опустилась на колени перед кучкой осколков.

— Ну, зачем? Зачем вы…

Он слышал слезы в ее голосе, видел, как вздрагивают плечи… И терпеть это было выше его сил. Все представлялось совсем не так, он готовил абсолютно другие слова для нее, но когда тихий плач должен был вот-вот перейти в безутешные рыдания, просто присел позади нее на корточки и обнял за плечи, прижимая к своей груди.

— Не плачь, не надо. Это всего лишь чашка. Но если ты захочешь, я склею ее для тебя… снова…

И она перестала плакать. А на миг ему показалось, что и дышать тоже. Хотелось превратиться в сумрак, но сдержался и даже отогнал туман со своего лица, чтобы он узнала его, когда обернется.

Только прежде она сжала его ладонь крепко-крепко и прошептала еле слышно:

— Только не исчезни, пожалуйста.

А уже потом обернулась, не отпуская его руки. И смотрела на него… Просто смотрела, долго-долго. А по щекам текли слезы. И нужно было что-то сказать, но он боялся, что ляпнет какую-то глупость и все испортит…

— Не исчезну. Но только, если я тебе нужен… хоть немного… А ты мне всегда нужна, Дьёри, и мне… плевать, чей это ребенок.

Конечно же, он, как и опасался, сказал глупость. Но осознал это, только когда она удивленно сморгнула слезы и тряхнула головой:

— Что значит… чей?

И поглядела на него так, что он понял все без слов, не удержался и шлепнулся на зад, абсолютно по-дурацки.

Вот так и сидели оба: на полу, рядом с осколками голубой чашки. Держались за руки, смотрели друг на друга сквозь слезы и молчали. Потому что главное уже сказано, а для остального — вся жизнь впереди…

* * *

Я закрыла глаза и медленно досчитала до пяти.

— Даже не надейся, я никуда не денусь.

— Я не надеюсь — я боюсь.

— Не бойся. Посмотри на меня.

Я открыла глаза для того, чтобы через секунду закрыть их снова, растворяясь в поцелуе. Глаза могут обмануть, но сердце никогда не обманет.

— Я знала, что это ты… и думала, что сошла с ума.

— А я чуть не сошел с ума, когда решил, что ты…

Миллион вопросов, столько же ответов. Нам жизни не хватит, чтобы наговориться. Особенно, если за каждой фразой будет следовать поцелуй, или вдруг захочется умолкнуть, прижавшись к его груди, и слушать, как бьется сердце. Бьется!

— Как это было?

— Как дед говорил: не страшно, не больно… переход из одного состояния в другое…

Неправда. Я знаю, я была там. Но он не станет жаловаться.

— Если бы Ромар сказал мне…

— Нет, он правильно все сделал. Вдруг ничего не вышло бы.

Отвел глаза — значит, было что-то еще, что-то плохое, о чем он не хочет говорить. Но ведь все уже позади?

— А эльфа пришлось брать первого попавшегося, — улыбнулся. — Не угадали немножко. Так что даже не знаю, кто я теперь… Но в любом случае не исчезаю, если закрывать глаза. Не делай так.

— Не буду, — и тут же зажмурилась снова, чувствуя, что иначе снова расплачусь.

— Дьёри.

Как во сне. Но я не стану щипать себя, чтобы проснуться.

Мы лежали на кровати, куда он перенес меня, бережно, как ребенка, подняв с пола: моя голова — на его плече, и пальцы, теплые и такие родные, только теперь уже без единого шрамика, гладили мои волосы, ласково касались кожи и стирали время от времени слезинки со щек.

— Люблю тебя.

А я уже не верила, что услышу когда-нибудь эти слова и смогу сказать в ответ:

— И я тебя.

Столько времени потеряно, столько уже случилось без него. И нужно ничего не забыть, не упустить, чтобы не осталось недомолвок и тайн. Хватит!

— Смотри, что у меня есть, — оторвалась на мгновение, только чтоб потянуться к столику у кровати. — Вот.

— Откуда? — удивилось мое солнце.

— Сэл ограбил Фианский национальный музей спорта, — сказала я и стала ждать реакции.

— А, Сэл. Он же теперь Идущий. Я знаю, Ром сказал. Забавно, да?

— Да. Но это не все, — я потянулась за следующей фотографией. — Это — мои родители.

Теперь — никаких тайн.

Иоллар всмотрелся в фото и улыбнулся:

— Хранитель Кир. Значит, я не ошибся.

— Ты догадался?

— Не так давно. Когда Тин-Тивилир назвал тебя таной, — он снова притянул меня к себе. — Поэтому и май, да?

— Да. Но если честно, насчет срока никто наверняка не знает. У драконов — год, а я…