И пришел доктор...

Затем, довольный проделанной писаниной, поднял Законы и пишу другой рапорт, указывая, что паспорт для временных выездов за границу я не должен сдавать. Вся загвоздка в том, что Командующий свою директиву составлял, основываясь на Основных Царских указах, в которых чётко сказано: «…сдаётся лицами, допущенными к государственной тайне и работавшими с секретными документами». И не в отдел кадров, а туда, где он был получен, то бишь в Органы. Короче, процедура эта геморройная ещё та. Если по Закону.

Командир, прочтя мои малявы, устало почесал свою репу, подписал рапорт на госпитализацию и объявил мне устно выговор — за невыполнение приказа. Разумеется, сделано это было для устрашения, и никуда словесный выговор не записался.

Я же, почувствовав прилив необоснованного гуманизма, не стал раздражать напыщенного командира, прося, чтобы он данное наказание в письменной форме оформил, дабы я мог в суде его обжаловать: потому как, параллельно нашей переписке, в части случился очередной неуставняк, и командир бегал, словно ужаленный в одно, не очень интересное, место…

А его мыслящая субстанция — мозг, вес которого не превышал трёхсот пятидесяти граммов (среднестатистическая масса любого другого мозга одного индивидуума рода Homo Sapiens составляет 1650 граммов, ну, плюс минус скидка на возраст), стала думать дальше, чем бы меня ещё допечь.

ГЛАВА 51 ТРЕНИРОВКА В БЕЗУМИИ

«Только подготовленный ум может рассчитывать на удачу, на успех».

Луи Пастер

Мне, честно Вам скажу, такое командирское «допекалово» порядком поднадоело. Не то, чтобы оно мешало, но радости особой точно не привносило. Стали возникать отдельные экстрасистолы. Местами проявился дискомфорт. Систолы я не замечал, а вот дискомфорт… Терпеть не могу дискомфорт. Он у меня в печёнках уже. Однажды, в тёплый весенний день, надоумил я Лёлика, мою жалобу в штаб флота отнести. Он всё равно психиатр, ему не страшно.

Один экземпляр я по почте отправил, а второй, для верности, решил с Лёликом передать, поскольку он в Северогорск по своим бумажным делам ехал. Хотя, положа руку на сердце, не передача жалобы была нашей самоцелью, а проверка вояк на предмет нестандартных ситуаций.

Лёлик, облачившись в форму и взяв с собой, ради прикола, банку вазелина, чуть свет-заря, не спеша, поехал в самый главный штаб Баренцева моря. Штаб этот представляет собой, ни больше, ни меньше, целый мозг Северного Флота. Толку от него, конечно, мало, но жалобу туда занести — вполне осуществимая задача.

Пришёл, значит, мой боевой товарищ на КПП штаба (КПП — финское слово, в переводе звучит: Кхто Пропусхать Путэт), а там ни дежурного, ни офицеров, — одни матросы. Бескозырки набекрень, причёска нестриженная. Чешут лоб черепа своего немытыми культяпками. Лёлик, пристально глядя на бугристую черепушку:

— Я — старший лейтенант медицинской службы Алексей, принёс жалобу старшего лейтенанта медицинской службы Орловского, — весело прогорланил он, вертя баночку в руках.

— А на кого жалоба? — поинтересовались моряки — срочники, косясь на баночную этикетку, где жирными буквами, больше для ажиотажа, чем для информации, вызывающе, было написано «ВАЗЕЛИН».

— На Министерство Охраны, — отрапортовал им пришедший старший лейтенант.

Матросы взволновались:

— Надеемся, что не на КПП?

— Пока нет, — заверил их психиатр.

На выходе: «А всё — таки, на кого жалоба?».

«Теперь уже и на КПП».

Впустили врага в сердце Северного Флота, а если быть точнее — в левый желудочек. Проводили к дежурному по штабу, — моряку второго ранга или проще «капдва» (на сухопутный манер его звание находится прямо под полковником). Лёлик, завидев дежурного, чуть приоткрыл крышку на волшебной ёмкости, чтобы сразу стало понятно, кто здесь хозяин. Горько-сладкий запах давно просроченного вазелина, мгновенно расползся по первому этажу штаба.

Представленный капдва определённо напоминал колобка: толст, лыс и также бесполезен. Этакий терпила. Посмотрел юный врач на данное безобразие так, будто он согласен стерпеть присутствие последнего и разрешает его существование, сразу поставил диагноз, и снова оглашает: «Я — старший лейтенант медицинской службы Алексей, принёс маляву старшего лейтенанта медицинской службы Орловского». Сказал и светится от радости, как будто главный приз выиграл. Такое умиротворённое лицо, даже у меня не всегда получается сделать.

Капдва аж потерялся сначала, словно у него язык отнялся, и челюсть замкнуло. Его неподготовленный к таким поворотам жизни мозг, не знал даже, что и ответить. Более того, свежие воспоминания после медкомиссии, добавили впечатлений от появления медика с вазелином. Дежурный не мог вымолвить ни слова. А когда военный не знает, что сказать, то он задаёт какой-нибудь контратакующий вопрос, типа: «Почему не стрижен?». Или что-нибудь вроде этого.