И пришел Город

У Коула похолодело внутри.

– Он хочет, чтобы мы… сделали для него что-то еще?

Кэтц кивнула.

– Он велел тебе подойти к платному телефону.

– Зачем? – Коул в сердцах кинул тряпку, которой протирал бокалы. – Ему что, сегодняшнего мало? С меня, знаешь, довольно. Мне этого на десять лет хватит.

Но к телефону все равно пошел.

Он снял трубку (аппарат был стенной, без экрана) и как мог, пригасил гуканье диско, заткнув себе пальцем свободное ухо. Прислушался. Город не заставил себя ждать, четко прорезавшись прямо поверх зуммера:

– С полицией не общайся, насколько это возможно. Я попытаюсь навести подозрение на другую их группировку. Триаду. Роскоу зафиксировал твой голос на видеозаписи, с камеры. Изображение я смог заблокировать, но запись звука не сумел. Поэтому есть вероятность, что они смогут тебя опознать, если завлекут в участок… А сейчас отправляйся на концерт «Праязыка» в «Мемориал Аудиториум». Активисты пытаются сорвать концерт, потому что группа отказывается подчиниться требованиям Союза поп-исполнителей, который находится под Сворой. Будем действовать по ситуации; посмотрим, какие откроются возможности. Подходи к южному входу, там я тебя проведу. Отправляйся не откладывая.

– Эй, слушай, я уже устал от всех этих «действий по ситуации»! – негодующе начал Коул. – Ты тогда сказал, что никто не пострадает, и вот… – он поспешно понизил голос, нервно оглянувшись через плечо, – и вот на тебе – трупы, причем двое из них были ни при чем. Как минимум двое. И не было никакой причины убивать того бедолагу огнетушителем. Ты мог просто его оглушить или… – Голос Коула, дрогнув, умолк. На том конце – ничего, кроме зуммера. Явное ощущение, что… – Город? -… что Город уже не слушает.

Коул швырнул пластмассовую трубку на рычаг; на его глазах она сорвалась и уродливым маятником болталась теперь на металлическом шнуре.

Кэтц стояла рядом, держа в руках пальто Коула.

– Я уже сказала Биллу, чтобы он тебя подменил, – сказала она. – Группа закончит без меня. На хрен все.

Коул медленно протянул руку к пальто. Внутри в три слоя лежал страх. Первый – что его убьют или схватят. Второй – за свой клуб, а вместе с ним за Кэтц. И третий уровень: немой ужас, снедающий его всякий раз при мысли, что он изначально лишен выбора, когда приходит время делать то, что велит ему Город…

Надев пальто, он следом за Кэтц тронулся к двери.

На двери южного входа в концертный зал висела цепь, и за входом никто не присматривал. Висячие замки на цепи Город, видимо, отомкнул загодя, так что оставалось лишь смотать цепь с дверных ручек. Дверь была заперта еще и изнутри, поэтому, когда Коул потянул, она не поддалась.

– Ну-ка, отойди, – велела Кэтц.

Коул послушался. Послышался двойной щелчок. Когда он потянул дверь снова, она была уже не заперта.

Коул, не рассчитав, распахнул дверь пинком. Они вошли в теплое, душное от дыма помещение: судя по всему, в холл возле туалетов. Бетонный коридор приглушенно резонировал с басом и ударными группы, орудующей сейчас на сцене по ту сторону стены. Причем сказать, что они вошли незамеченными, было никак нельзя.

Вдоль обеих стен в художественном беспорядке располагались компании панков и ангст-рокеров. Панки – сплошь в самодельной одежде, украшенной буйными гирляндами из цепочек и самых разнообразных ювелирных побрякушек, мишуры, пуговиц с булавками. Прикид (выдержанный в одном стиле, при этом – нет двух одинаковых) состоял из сочетаний броских, часто взаимоисключающих частей гардероба, отражающих полное неприятие массовой, компьютером сверстанной моды. Ангстеры носили в основном униформу – любую, хотя в особой чести была арестантская роба и одежда больничных пациентов. Тут и там выделялись небольшие группки в резине, черной коже, хромированных доспехах и каких-то вовсе немыслимых русалочьих одеяниях. Присутствовали пижонские закидоны. Безудержно дымящая сигаретами, косяками и алкалоидными палочками толпа посматривала на вошедших отрешенно. Впрочем, слышались и возгласы уважения; кто-то хохотнул: «Глянь, на шару проползли»; «Зашибись дверь обработали, молодцы ребята».

Панки (волосы шипастой копной, лица грубо размалеваны тушью – в основном загогулины долларов, символы анархии и черепа) вразвалочку потянулись ко вскрытому южному входу. Ангстеры – угрюмые, мрачноглазые, – наоборот, попятились, засунув руки в карманы и глядя исподлобья из-под своих крутых стрижек и бандан. Припанкованные девахи, выставив титьки с продетыми сквозь соски блескучими кольцами, с хихиканьем кивали друг дружке на Коула: «Э-э, старова-ат он для этого, да?» (причем сама фраза произносилась с сакраментальным, но сомнительным британским акцентом). Самолюбие Коула буквально изнывало.

Кэтц с дерзкой улыбкой взяла Коула за руку и повела направо, к ближнему от сцены входу в зал. Позади панки уже созывали бродящих снаружи корешей заваливать через халявный, столь кстати взломанный вход.