И про тебя там написано

— Я тебе нравлюсь? — спросила я.

— Как будто ты сама не знаешь, — он смотрел мне прямо в лицо, словно это само собой разумелось.

— А почему?

Он уставился на мыски кроссовок. И пожал плечами.

— Как объяснить почему? Могу только сказать, почему ты не должна бы мне нравиться.

— Тоже пойдет. Руби правду-матку.

— Ты эгоцентрична, — сказал Яспер.

— Чего?

— Считаешь, что ты — главная в мире.

— Я знаю, что значит «эгоцентричный», — перебила я. — Я не понимаю, с какой стати. Я ничего такого не считаю.

— Тебе плевать на окружающих. Ты играешь главную роль, а остальные — статисты. Да что там — декорации. Для тебя важна только ты сама.

— Неправда! — У меня язык чесался поведать ему всю правду о нас с ним, но все-таки я сдержалась. А то возомнит, что я не только эгоистка, но еще и чокнутая. — А ты что, другой? Тебя интересует кто-то, кроме тебя самого?

Он засмеялся.

— Может быть, мы все как ты и просто этого не замечаем. Но я бы сказал, что да, меня интересуют другие люди.

Я собиралась засы́пать Яспера вопросами, хотя бы для того чтобы доказать ему, что он зря так обо мне думает и меня очень даже заботят другие люди — вот, например, он. Но в этот момент где-то в недрах моей одежды что-то завибрировало. Я принялась лихорадочно искать «айфон». А когда наконец нашла, обнаружила сообщение от зубного: мне напоминали о предстоящей чистке. Яспера уже и след простыл.

11

Я стучала в Петровнину дверь. Никто не спешил мне открывать. Я слышала, как вопят ее братья и палят пулеметы. Звонок им совершенно по барабану. Я успела отбить себе весь кулак, когда дверь наконец распахнулась. На пороге стояла женщина, скорее молодая, чем пожилая, — очевидно, одна из бесчисленных тетушек и кузин, которые хоть и жили кто где, но все время обретались у Петровны.

— Я к Эрне, — сказала я. Эрной зовут Петровну на самом деле. Ее папаша-киргиз и мамаша-турчанка не смогли сойтись ни на одном киргизском или турецком имени, поэтому выбрали немецкое, да еще и первое попавшееся: так звали пенсионерку, которая однажды подрезала их на дороге и превратила их древнюю колымагу в металлолом. Страховка лихой старушки в три раза превысила реальную стоимость разбитого драндулета, поэтому Эрна вошла в пантеон семейных святых. Неудивительно, что Петровна на эту кличку не отзывается.

— Эрна!!!!! — крикнула тетушка или кузина в глубь коридора. Оттуда донесся многоголосый гомон, и женщина вновь повернулась ко мне: — Эрны нет дома.

— А где она?

— Понятия не имею, — и она захлопнула дверь у меня перед носом.

Я села на ступеньки и обхватила голову руками. Петровна прогуляла школу, трубку не берет, дома ее тоже нет. С кем же поговорить? С матерью я не веду серьезных разговоров с тех пор, как мне стукнуло три. У отца только что была. Яспер считает меня малахольной, да еще и врушкой.

Оставался только один человек, к которому я могла обратиться. Которому не придется слишком много объяснять. Потому что она и сама все знает, раз описала мою жизнь.

Я уже собралась было подняться, но тут услышала на лестнице тяжелые, шаркающие шаги. Будто бы по ступенькам с трудом взбиралась гигантская улитка. Затем раздалось знакомое покашливание. Наконец появилась и сама Петровна. В руках она несла учебник по математике, на нем лежала раскрытая тетрадка. И в этой тетрадке она на ходу что-то писала.

Я вскочила. Но она так погрузилась в свою писанину, что слишком поздно заметила на своем пути преграду, то бишь лучшую подругу. Глаза у нее были красные. Она пару раз моргнула — и наконец меня узнала. И заулыбалась, по-видимому, не ощущая за собой никакой вины.

— Золотце мое! Я все придумала! — воскликнула она.

— Я видела твоего Тимура на кассе, — выпалила я, словно не написала ей об этом уже десяток раз.

— И что?

— Ты же говорила, он учится на террориста!

— А зачем ты во всякую ерунду веришь? — она просто отмахнулась от моей обиды и сунула мне под нос тетрадку. — Ты лучше на это посмотри. Ну разве я не гений?

Я попыталась разобрать ее совершенно нечитабельные каракули.

— Это твой дневник?

— Нет! — торжествующе ответила она. — Это твой дневник. Чем мы хуже Леи?

Видок у меня, наверно, был ошарашенный. Петровна плюхнулась на ступеньку и потянула меня за рукав, типа садись рядом. И объяснила медленно и доходчиво, что решила переписать Леину историю. Чтобы все кончалось хорошо. Если книжка действительно обо мне, то у нее получится даже лучше, чем у этой горе-писательницы, которая меня не знает и на школоту вроде нас смотрит так же брезгливо, как на тараканов на своей кухне.

— За одним исключением, — сказала я. — Ты ее вдохновляешь. Она хочет с тобой встретиться.

— Ну мало ли чего она хочет, — Петровна утерла нос рукавом. — Ты поняла, что я тебе втолковываю? Осознала, чем я все это время занималась?

— Не надо разговаривать со мной как с малым дитём. Не такие уж мудреные вещи ты говоришь.

— Повтори своими словами то, что я сейчас объясняла.

Я вырвала тетрадку у нее из рук, но через пару секунд протянула обратно.

— Ничего не понимаю в твоих каракулях. Будь добра, перепечатай.