И прошёл год

Внезапно камни в центре огненного кольца начали проваливаться, словно внизу разверзлась бездна. Гул все усиливался, а земля под нашими ногами нагрелась. Открывшаяся пропасть излучала жар, с каким не мог сравниться зной самого горячего июньского дня. Костер почти потух, но исходящий снизу жар был горячее огня. Я пытался откатиться в сторону, но Прюденс крепко прижала меня к земле. Индейцы Короля Филиппа, эти смельчаки замерли, в ужасе уставившись в огненную яму. Туда больно даже смотреть, но никто не мог оторвать взгляда от медленно поднимающейся из-под земли фигуры. Констанс оттолкнула своего противника и закричала:

– Велиал, я призываю тебя! Я подняла тебя, я твоя Королева, я привязываю тебя к этой земле!

Она повторяла эти слова снова и снова, громче и громче, а рогатое существо тем временем принимало человеческие очертания.

Констанс поймала за руку одного из индейских воинов, притянула ближе к себе и, схватив нож, снова начала читать заклинание, намереваясь, очевидно, вызвать второго Принца, имя которому было Левиафан. Но тут из темноты появился отец, держа в одной руке «Некрономикон», а в другой – нож.

– Злое нечистое создание! – крикнул он Констанс. – Ты не обрушишь на землю ад! – и он начал читать из книги: – О, бог света и бог тьмы, вас больше не зовут сюда. Скройте свою злобу в клетке, из которой вы явились, вы не нужны в тварном мире[85]. Я запретил vos of atrum pergo huic regnum. Vos es inconcessus ut ingredior inter lux lucis. Vos es inconcessus ut futurus in is terra. Vado tergum qua vos venit. Vado tergum ut vestri cage. Vos es non volo. Per vox of lux lucis quod filiolus of Olympus quod bonus verto tergum ut atrum[86].

Договорив, отец полоснул себя ножом по горлу и упал, кровь его смешалась в чаше с кровью матери.

Из центра огненного кольца донесся нечеловеческий вопль. Со всех сторон налетели порывы холодного ветра, задули огонь, и фигура снова скрылась в адском пламени. Земля закрылась, камни возвратились на место, заточив Принца Ада в его огненном царстве. Едва тварь исчезла, воскрешенные ведьмы начали терять силы, и убить их стало намного легче. Калеб, освободившись, обезглавил множество этих старых костлявых старух. Я вырвался из ослабевших рук Прюденс и развернулся, приготовившись биться с Констанс, но они обе бросились в рощу, и двое индейцев, кинувшиеся следом, вернулись через несколько минут ни с чем. Мы добили ведьм, сложили их тела на камни, навалили сверху дров и заново разожгли огонь. Незачем было оставлять тела: если их кто и найдет, то лишь испугается. Я подошел к дрожащему преподобному Пэррису. Он пытался встать на ноги, но не мог. Я подвел его к лошади и помог взобраться на нее. Когда преподобный готов был тронуться с места, я придержал поводья.

– Преподобный Пэррис, что вы скажете людям о том, что сегодня произошло?

– Юноша, я едва верю своим глазам, – проговорил он, отводя взгляд. – Мне нужно вернуться домой и помолиться.

– Я не это имел в виду. Вы же немедленно остановите процессы над ведьмами и будете ходатайствовать, чтобы невинных людей освободили из темницы. Так?

Он кивнул, по-прежнему не глядя на меня.

– Скажите это вслух, – приказал я.

– Я сделаю все возможное, чтобы освободить невиновных, и скажу судьям, что девочки были исцелены по воле Господа. Салем более не прибежище Сатаны.

– Очень хорошо. Безопасной вам дороги, – пожелал я. – Никогда не знаешь, что бродит в темноте.

На лице преподобного промелькнул страх, и он, нетвердо держась в седле, направился домой через луг. Утренний свет пролился на поле боя. Калеб, склонившись над телами наших родителей, читал «Отче Наш». Я встал рядом и присоединился к нему. Индейцы соорудили носилки из веток и еловых лап. Мы уложили на них мать и отца и накрыли их разорванной курткой. Воины пообещали рассказать Королю Филиппу о доблести Натаниэля. Я поблагодарил их за помощь, и индейцы быстро поскакали прочь, не желая, чтобы их застали на территории колонии при свете дня. А мы с Калебом отправились домой.

Ханна встретила нас в дверях. На лице ее читались облегчение (ведь мы остались в живых) и скорбь по нашим погибшим родителям. Мы внесли тела в дом и подготовили к погребению. Мы хотели похоронить их недалеко от дома, а не на деревенском кладбище. На сердце у нас было неспокойно, но одно было ясно: отец хотел бы, чтобы мы продолжали охотиться на зло, живущее в этом мире. Мы говорили об этом с Калебом. Мы спорили о том, когда и как рассказать обо всем сестре, спящей в соседней комнате. Я знал, что она поймет, почему нам следует покинуть Салем и искать тех, кто нуждается в нашей помощи. И хотя я опасался, что ей будет одиноко, я понимал, что она должна остаться дома и убедиться, что преподобный сдержит обещание.

Я оставил ей письмо.

Дорогая Ханна,