— Как она кашляет? Вот так? — Варя издала пару звуков, как будто прочищая горло.
— Вроде бы.
— Точно. Или сердце, или глисты, — заключила подруга. — У спаниелей сердце слабое. Таблетками попою.
— От сердца? — Рита не поверила.
— Если не поможет, к врачу сходим, — она говорила легко, Варю ничем не испугать. — Не кормила? Точно?
— Нет. Почти.
— Морда, — удовлетворенно произнесла Варя. — Не курицу хоть? Там кости полые, нельзя, подавиться может.
— Из супа мясо.
— Выпросила, — она погладила собаку, та затрясла свой лохматой, утиных очертаний гузкой. — А я даже краситься не стала. Мужик пришел, а я в чем была, — было темновато, и потому, должно быть, Рита не видела в Варе того душистого яблочного света, с которым та уходила от нее утром.
Рита подумала про ком, который внезапно лопнул у нее в горле сегодня под душем — едва включив воду, Рита зарыдала, жалея от чего-то чужую собаку, чувствуя себя виноватой, что хозяйка ее бросила, хотя и на день всего. Иногда с Ритой случалось что-то вроде душевного вывиха — она плакала, хотя и не было совершенно никаких причин. Олег уехал всего лишь на два дня, и не в нем вовсе дело, и уж, конечно, не в этой Ляле-Лялечке, которую Рита пообещала взять на день и в другой какой-нибудь раз, когда Варе приспичит привести домой любовника.
А в чем?
— Если бы она злая была, агрессивная, то еще ничего. А она послушная, а глаза такие, что сердце рвется, — говорила Рита, оправдываясь зачем-то перед Варей, словно плакала из-за нее или как-то ее осуждала.
Рите не хотелось слушать про свидание. Варя не настаивала».
ТАКАЯ
В баре на Новом Арбате — на двадцать первом этаже новой высотки, напоминающей вывернутую наизнанку ванную комнату — диапазон красоты невелик. Ни одного лица просто милого. Сидят, покручиваются на высоких стульях девушки привлекательные, очень привлекательные, красивые, красивые необычайно (с той особой четкостью черт, которая придает лицу выражение несколько сюрреальное).