И пусть их будет много

   Это случилось в Компьене. Оскорбительное для Мазарини восклицание вырвалось из уст Людовика, когда кардинал проходил в сопровождении огромной свиты по одной из галерей дворца.

   Разумеется, тогда Людовик всего лишь повторил сказанное когда-то в сердцах его камердинером. Повторил по малолетству и легкомыслию.

   Мазарини многие не любили. "Проклятый итальяшка" - шептали иные при дворе, не умея сдержать ненависти. И этого Людовик не мог не видеть, не слышать, не замечать.

   Зато уже тогда Людовик умел ценить доброе к себе отношение. Как ни старалась королева-мать, ей не удалось добиться от сына признания, чьи это слова он так неосторожно повторил.

   Имя Лапорта произнесено не было. Молчали и они: юный Филипп и его друг Жосслен.

   Гнев Анны Австрийской и Его Преосвященства они пережили, сохранив привязанность короля и общие воспоминания.

   Людовик жестом предложил Филиппу сесть.

   - Мы сегодня изучали составленный вами отчет, - сказал. - Я доволен вами, Филипп. Вами и вашим другом, Мориньером. Вы много трудитесь на благо Франции и вашего короля. И ваши старания не останутся без внимания.

   Филипп де Грасьен склонил голову.

   - Присаживайтесь, друг мой, - повторил король. - Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне о жизни в Новой Франции. Я хочу знать, как там живется моим добрым французам.

   Пробило полночь, а Людовик все не отпускал его. Слушал внимательно, составлял в воображении картины далекой жизни, и глаза короля горели непонятным Филиппу огнем.

   Уже начало светать, когда Людовик согласился прервать повествование:

   - Вы великолепный рассказчик, - произнес глухо. - Я представляю теперь все так, будто сам побывал там.

   Помолчал несколько долгих минут. Потом произнес:

   - Я слышал, вы не слишком довольны вашим супружеством?

   - Сознаюсь, сир, иногда я устаю от сумасбродств моей жены.

   Людовик кивнул.

   - Жизнь, мой милый Филипп, - бесстрастный ремесленник. Она без устали шлифует людей, - всех, без разбору. Из одних в итоге получаются бриллианты, другими - и дороги не вымостишь. - Он махнул рукой. - Вы жалуетесь на чрезмерную живость ума вашей жены, а между тем, не хотите же вы сказать, что желали бы получить в жены вместо вашей теперешней супруги холодную и бесчувственную рыбу? Ну, например, мадемуазель Дюнуа. Помните, как детьми яростно дергали мы ее за волосы? А она хлопала белесыми ресницами и только всхлипывала, всхлипывала... Научись она тогда давать отпор обидчикам, - кто знает? - возможно, жизнь ее сложилась бы иначе.

   Король взял со столика перстень с огромным желтым бриллиантом, покрутил его так и эдак, полюбовался игрой света в бесконечных гранях. Снова опустил перстень на край стола. Потом обернулся к Филиппу:

   - Ваша жена - бриллиант. А бриллиант никому ничего не должен. И оправе, в которую он вставлен, - тоже. С этим придется мириться.

   Глава 2. Где твой дом

   По небу ползли тяжелые тучи. Где-то вдалеке громыхал гром. Было душно.

   Но Клементина, несмотря на это, радовалась прогулке.

   Она забыла об усталости в тот самый момент, когда только опустилась в седло. Девочка, привыкая к новой хозяйке, некоторое время еще фыркала, танцевала, перебирала ногами. Потом успокоилась, почувствовав уверенность всадницы.

   Сначала Клементина ехала шагом. Затем увлеклась, стала пускать лошадь рысью, потом галопом.

   Густо пахло теплой землей и медоносами. В высокой траве, по обеим сторонам дороги, стрекотали кузнечики. Из-под копыт лошади, когда Клементина пускала Девочку по траве, взвивались тучи насекомых.

   Справа ровной изгородью рос кустарник, слева уступами поднимался вверх массив светло-серого песчаника.

   Клементине вспомнилось детство, когда она могла целыми днями скакать верхом по холмам и перелескам. Она возвращалась домой в глубоких сумерках, для того только, чтобы наскоро перекусить, чем придется, и уснуть, едва добравшись до кровати.

   Тетушки протестовали, как умели. Они настаивали, чтобы Клементина являлась домой к обеду: "Ребенок должен подчиняться правилам". Мать бранила ее за неаккуратность и ободранные коленки. Отец же только улыбался, когда его дочь возвращалась с прогулок вся чумазая и счастливая.

   Он лучше других понимал эту ее любовь к свободе и лошадям. И порой даже, когда ему приходило желание промчаться по полям верхом наперегонки с ветром, брал ее с собой.

   Так что Клементина, несмотря на долгую вынужденную паузу в общении с этими чудесными животными, - в Новом Свете ездить верхом ей не довелось, - не чувствовала никакого беспокойства. Она и теперь прекрасно понимала лошадь и наслаждалась возможностью ощутить себя единым с ней целым. Единственное, что доставляло ей неудобство - дамское седло. Привыкнув в детстве и юности ездить по-мужски, Клементина никак не могла примириться с новой для нее, неудобной, посадкой.