И пусть их будет много

   Мориньер улыбнулся. Повернулся к человеку в сутане.

   - А вы, отец мой, смиренны?

   - Да, монсеньор.

   - Покорны Господу нашему во всем?

   - Разумеется.

   - И горды этим, не так ли?

   Процитировал иронично, глядя в глаза побледневшему священнику:

   - "Гордящиеся своим смирением горды тем, что они не горды"?*****

   Подошел к окну, заложил руки за спину, проговорил не оборачиваясь:

   - Я благодарю вас, отец мой. Я все понял.

   Когда они остались одни, повернулся, подошел к мальчику.

   - Гордость, Дени, в отличие от остальных осуждаемых Церковью пороков, настолько вплотную соприкасается с достоинствами, что не иметь ее так же грешно, как и иметь. Будьте горды, дитя мое. Но не будьте чванливы. А грешны, что бы мы ни делали, мы будем все равно.

   Потом усадил мальчика в кресло, стоящее боком к столу. Сам обошел стол, сел на свое привычное место.

   - У меня есть к вам разговор, Дени. Я услышал все, что сказали сегодня ваши учителя. И вы слышали. И я принял решение. Пришло время вам получать полноценное образование. Домашние учителя не смогут дать вам всего того, что вы, потомок древнего, уважаемого рода, должны знать.

   Дени раскрыл рот, готовясь возразить, но Мориньер поднял указательный палец, требуя внимания. И мальчик промолчал.

   - Завтра мы отправимся с вами в колледж де Клермон, где вы будете жить, изучать естественные и точные науки, правила хорошего тона... Достанет вам и физических занятий. Я понял, что они увлекают вас более чем работа с книгами. Но вам придется заниматься и тем, и другим.

   Воспользовавшись паузой, Дени тихо спросил:

   - Вы наказываете меня, монсеньор? За то, что я не был прилежен?

   Мориньер покачал головой:

   - Нет. Я не хочу, чтобы вы так думали. Я желаю, чтобы вы выросли сильным, мужественным и образованным человеком. И должен сделать для этого все. И вы должны. Этот колледж находится в Париже, так что, пока я буду здесь, я обещаю проведывать вас регулярно.

   - Пока вы будете здесь? Вы собираетесь уезжать, монсеньор?

   - Думаю, это вполне может случиться.

   - Когда?

   - Я не знаю, Дени. Но я хочу, чтобы вы успели привыкнуть к вашей новой жизни, пока я рядом. Вы не должны беспокоиться. В колледже строгие правила, но преподаватели в нем хорошие и, по большей части, справедливые.

   *

   Мориньер мог бы начать этот разговор накануне, но не хотел портить Дени настроение - тот был так рад его приезду.

   Он сообщил Дени о своем решении с утра. Хотел, чтобы у ребенка было время привыкнуть и пережить до вечера эту неприятную для него новость и чтобы на собеседовании в колледже мальчик был максимально спокоен.

   И он был необычайно удивлен стойкостью, с какой Дени выслушал его речь.

   Только вечером, когда юная няня явилась в зал, чтобы забрать ребенка и уложить его спать, Дени остановил ее неожиданно властным жестом.

   - Подожди. Я хочу спросить...

   Мориньер отправил девушку за дверь.

   - О чем вы хотели спросить, Дени?

   - Монсеньор... Значит, я никогда больше не смогу быть с вами, жить с вами здесь, в этом доме? И мы никогда...

   Мориньер прервал его:

   - Никогда - плохое слово, Дени. Не употребляйте его. Впереди у вас, - а значит и у нас с вами, - долгая жизнь. И, конечно, мы проведем вместе много приятных минут. Не грустите. Помните, что вы - граф де Брассер. И ваше поместье, и ваши люди ждут, когда вы повзрослеете и возьметесь за управление вашими землями. К тому же, - он улыбнулся лукаво, - если я правильно понял то, что говорил сегодня отец Берие, вы мечтаете о славе?

   Дени покраснел.

   - Да, сударь. Я желал бы совершить много подвигов. И еще... Я хотел бы стать маршалом, - прошептал он, смущаясь.

   Мориньер погладил его по голове:

   - Все так и будет, Дени. Если, повзрослев и узнав все, что вам предстоит узнать, вы не передумаете - все так и будет. Спокойной ночи.

   Глава 28. Девочка, мессир!

   Весеннее небо угасало медленно. Над головой оно уже темнело густым лиловым, вдали же по-прежнему золотилось тонкими полосками. Это севшее солнце прорывалось последними своими лучами сквозь слои уплотнявшихся к горизонту облаков.

   Обрэ прибыл в Париж вечером. К своему удивлению, он едва успел до закрытия городских ворот. Уже заскрипели петли, оповещая путников, что ворота затворяются, когда Обрэ приблизился настолько, чтобы его услышали. Ступил на подъемный мост.

   - Эй, парни! Не рано ли вы запираетесь? - окликнул он швейцарцев, готовящихся натянуть цепи.

   - Такофф приказ коспотина паришского прево, сутарь, - ответил один из швейцарцев сухо.

   - Мне нужно попасть в город.

   - Если у фас есть соотфетстфующая пумага...

   - Какая бумага, - вспылил Обрэ, - если ворота еще должны быть открыты?

   - Распоряшение коспотина паришского прево, сутарь, - угрюмо повторил швейцарец.

   Обрэ положил было руку на эфес шпаги. Но тут вспомнил, что Мориньер перед отъездом из Марселя дал ему лист, на котором начеркал несколько слов и шлепнул для внушительности печать.

   - На всякий случай, Жак. Если возникнут непредвиденные препятствия, воспользуйтесь этим, - сказал.

   Обрэ вынул из-за пазухи сложенный листок, подал его швейцарцу.

   Тот, недоверчиво взглянув в глаза Обрэ, поднес факел поближе. Рассмотрев печать, выпрямился: