И рушатся стены (сборник)

Какая ирония, подумал Делоне, что сын человека, ответственного за то, что крозни пришли сюда, должен был пасть одним из первых. Если бы Демет не был таким благородным, если бы он оставил крозни на гибель, когда их мир рушился, сейчас не было бы угрозы саллатам.

Внезапно он отодвинул стул и вышел из-за стола. Подойдя к окну, он уставился на скалистый пейзаж Саллата, не обращая внимание на встревоженный взгляд Марии. Снова я думаю, как землянин, мелькнуло у него в голове.

— Прости меня, — сказал он вслух.

— За что? — спросила Мария.

Делоне почувствовал, как челюстная мышца у него под ухом начинает неудержимо подергиваться.

— Я все еще земной человек, — сказал он. — Ты должна оставить меня.

Она легонько провела пальцами по его руке и сжала его плечо.

— Нет.

— Я все еще ненавистник, — сказал он. — Я подумал, что так и надо Демету, что сын его умер, потому что именно Демет привел сюда крозни. Но ведь в этом нет никакого смысла, не так ли? Я злюсь на Демета за то, что он поступил как саллат, а не как землянин.

— Ты просто устал, — спокойно сказала Мария. — Почему бы тебе не отдохнуть?

— Нет, — отрезал Делоне. — Мне нужно подумать.

Она ушла, позволяя ему дуться, сколько влезет, и Делоне понял, что рядом с ней он был всего лишь капризным подростком, бесконечно наказывающим себя за преступное рождение на Земле, а не здесь, на Саллате.

Он ощутил нарастающее биение гнева. Но теперь он гневался не на бедного старого Демета, а на Землю, гневался на себя, и особенно гневался на крозни... и одновременно думал о том, насколько утомительными его эмоции должны быть для Марии, которая была так молода и одновременно так стара.

Тем не менее, он не мог удержаться от гнева на крозни, которые собирались уничтожить единственное общество, что ему нравилось. Не вмешивайся, предупреждал его какой-то внутренний голос, но Делоне игнорировал его.

— Как ты относишься к крозни? — внезапно спросил он ее.

— Очень грустно, — ответила Мария. — Я чувствую себя несчастной, потому что они угрожают нам и убивают людей.

— Вот именно, — жестко сказал Делоне. — Ты чувствуешь себя несчастной, только и всего. Но я их ненавижу! Я ненавижу их за то, что они делают с Саллатом, хотя я даже не один из вас!

— Тебе повезло, — сказала Мария. — Мы слишком устали даже ненавидеть. Вот почему крозни убивают нас. Тебе повезло, что ты можешь ненавидеть.

— Конечно, — ответил Делоне. — Как же мне повезло!

Но мне действительно повезло, подумал он. Он уставился в темноту, нежно поглаживая теплую руку Марии. Она улыбалась во сне, и улыбка ее была бесконечно привлекательной.

Но ему в эту ночь будет не до сна.

Мне ведь почти что повезло, думал он. Потому что он был здесь: Эдвин Делоне, композитор, музыкальный теоретик, когда-то учитель игры на фортепиано, который сам, сознательно, отрезал себя от защищенной, комфортабельной жизни на Земле, потому что не интересовался больше этой угасающей планетой, и пришел в чужой мир, где вскоре был вовлечен в конфликт нескольких нечеловеческих рас, да так вовлечен, что даже не мог уснуть.

Он пытался разобраться в возникшей ситуации и проанализировать свои чувства. Он ненавидел крозни так, как никогда не ненавидел даже Землю, ему нравился Саллат так, как никогда не нравилось собственное общество. Он покинул Землю, потому что ему смертельно надоела вечная рутина жизни, однообразие, клише.

Хватает тебе тепла?
Лучше чувства, чем ничего!
Так что с ума не сходи!

Рационализированным мотивом для ухода был упадок искусств на Земле. Вся Галактика лежала у ног Земли, и не оставалось никаких проблем. Так что Земля отказалась от самого последнего вызова — и легонько скользила по глубокой, проторенной колее. Больше не было никаких новых колоний, ни крупных научных открытий. Не было написано великих романов, ни великой музыки, ни картины, стоящей хотя бы того, чтобы на нее бросили взгляд.

Делоне вспомнил длительные дискуссии в кафе. Он был не единственным, кто видел пустоту жизни землян. Были и другие. Например, Кеннерли, который вечно писал какой-то бесконечный роман. Чавес, лазящий по лестнице, чтобы плескать краску на громадный холст. Все они с горечью оплакивали умирающее искусство.

— Имя земного бога — это статус-кво! — пренебрежительного выкрикивал Кеннерли.

Это была чистая правда, но никто его не слушал. Земля управляла галактикой, Совет добросовестно правил единой Землей. Но по мере того, как проходили долгие столетия мира, жизнь пяти миллиардов человек все текла и текла прямым, неуклонным, бессмысленным курсом.