Потом ты убил в себе романтического героя, правда, он и без того уже почти не дышал, а за ним, с мстительным удовольствием, – опекуна, славного, добродушного малого с мягким голосом и сочувственным взглядом блестящих, словно бы слегка слезящихся глаз. Когда он перестал дергаться, ты зажмурился, с наслаждением потянулся – в спине что-то звонко щелкнуло, – и вдруг почувствовал, что улыбаешься, впервые со смерти артиста. Ты вспомнил, что такое азарт и жадное юное удовольствие. Ты стал уходить в себя все глубже и почти всегда возвращался с добычей. Будь у тебя гостиная с камином, ты бы знал, чем украсить стены, но гостиной не было, и ты сваливал тела где попало. Гурман, рыцарь, душа компании, игрок, щеголь – этого почему-то было жальче прочих, ты даже хотел его не заметить, но он сам сунулся под руку. Труднее всего оказалось поймать мальчишку, маминого сына, ты выслеживал его целыми днями, но паршивец прятался в запутанных темных закоулках, ты даже не подозревал, что в тебе такие есть. В конце концов, ты выманил его лестью и обещаниями и свернул ему шею – он только икнул, – а потом разжал руки – мальчишка тяжело упал на пол, – и прошелся по опустевшему себе, слушая странное неритмичное эхо собственных шагов. Вы вернулись, сказали тебе люди с добрыми лицами, это хорошо. Это хорошо, повторил ты, не узнавая собственного голоса. У вас было нервное истощение, сказали они, но вы уже в порядке. Уже в порядке, повторил ты и покивал головой, кивать головой было незнакомо, но приятно. А вы, волнуясь, сказала одна из них и немного покраснела своим добрым лицом, вы дадите мне автограф, правда? Правда, ответил ты, не понимая, о чем она говорит. Спасибо, сказала она, я ваша давняя, верная поклонница, и ты опять покивал головой.
Ты живешь хорошо и покойно, ешь с аппетитом и, когда не идет дождь, с удовольствием гуляешь в парке. Твоя бывшая жена привозит тебе на выходные собаку, и вы с собакой прекрасно ладите. А вечерами ты выходишь на балкон, закуриваешь, закрываешь глаза и видишь себя кладбищем, небольшим ухоженным кладбищем, пустынным, но не страшным, а наоборот, почти нарядным, и улыбаешься, и улыбаться тебе приятно.
Муха
…Бывает, заболеешь как-то сразу, только что все было хорошо, ты чистил картошку у раковины, смешное, конечно, занятие и даже вроде немножко неловкое, но, если на обед вареная картошка или, допустим, жареная, кто-то же должен ее вначале почистить, собака не станет, кошка тоже не станет, и правильно, они картошки не едят, а ты ешь, значит, тебе и чистить, и так все хорошо, в раскрытое окно светит солнце, кошка валяется на полу в солнечном пятне, лапы разбросала, как будто у нее их десять и все лишние, собака заходит на кухню деловито ткнуть тебя под коленку тугим мокрым носом и потрясти длинными кудрявыми ушами, а ты, допустим, в шортах, потому что лето, и жарко, и еще от духовки тепло – почему от духовки? А ты картошку будешь печь, а не варить, это ты в последний момент придумал, – а зачем тогда чистить, запек бы прямо в шкурке, а? А? Ну, хорошо, не хочешь – не пеки, вари, а тепло пусть будет от кастрюли – вода уже кипит и булькает, и пар над ней, так тебя устраивает? И вот ты стоишь в одних шортах и чистишь картошку, а вода уже кипит, и в кухню входит собака и тычется тебе носом под коленку, тебе щекотно и смешно, и ты дергаешь ногой, иди-иди, не лезь, но собака никуда не идет, а тут же, у ноги, укладывается, шумно и укоризненно на тебя вздохнув.