И сядет солнце на Востоке (СИ)

Одного взмаха клинка хватило, чтобы все женщины в зале запищали, а Ольжич схватился за своё кресло, и чуть не перевернув его, почти упал, смотря на то, как за ещё одним взмахом меча оба его помощника упали к ногам Князя замертво.

- Ты готов? - пробасил Всеслав, а Ольжич с ужасом посмотрел на то, как князь вытирает лезвие о спинку одного из кресел.

- Пощадите! Я всё вам расскажу... Только не... - Ольжич почти упал на колени шепча и умоляя Всеслава, который смотрел на него исподлобья горящим волчьим взглядом.

Тело чинуша сотрясала крупная дрожь, а пот стал настолько холодным, что принес настоящий озноб, как в самый лютый мороз.

- Схватить вражину и привязать веревками к моей кобыле! - гортанно пробасил Всеслав, - Ты говорил, что я ханский прихвостень, а наследник мой - бастард ханской рабыни? Значит, сегодня прихвостень тебе покажет, что такое басурманская казнь! За их золото и своё предательство, будешь платить по законам Орды! Потому что я не покупал твою душу, а значит и славянской казни такая тварь, как ты не достойна!

Ольжича схватили сразу, как прозвучали последние слова Всеслава. Центральный вход в зал парламента опять открылся, чтобы в этот раз впустить шокированных и напуганных репортёров, которые сразу замерли у входа. Они молча, даже не издавая ни единого звука проводили взглядом Князя, низко склонив головы.

Всеслав встал на ступенях, смотря на то, как Ольжича привязывают за руки к кобыле длинной, скрученной верёвкой. Грязная туша предателя прекратила вопить о милости, и стала орать, что князь Всеслав Двенадцатый - тиран и кровавый безумный правитель. Что его душонка грязная - первая жертва режима, в котором каждого будут казнить без суда и следствия. Однако такие вопли изо рта прогнившего чинуша не стоили и гроша в глазах людей, прямо сейчас ждавших на широкой площади всего в нескольких минутах езды от парламентского здания.

Всеслав спустился по ступеням и посмотрев на Воевод, уже сидящих в сёдлах, кивнул чтобы они ждали пока он тронется с места. То, что собирался сделать князь - единственно справедливая плата за сорок две души, которые умерли не по вине настоящей войны, а по вине вражины, который купил их смерти, прислуживая Терхану.

Оседлав лошадь, Всеслав продолжал вслушиваться в вопли твари, а потом и в крики испуганной толпы, когда Морана сорвалась с места и поскакала по дороге, даже не галопом, а только набирая скорость. Князь знал, что зловонная туша упала мордой в землю и волочилась за его кобылой, как кусок гнилого мяса. Потому мужчина удерживал лошадь от быстрой скачки, чтобы не убить предателя раньше времени.

И только когда Морана ступила на кладку улицы Основателей, которая вела к площади Вече, Всеслав пришпорил кобылу, и доскакав до центра автополотна, повернул поводья и разрубил веревку взмахом меча. Морана встала на дыбы и заржала, а министр покатился скуля, как псина, прямо к ногам родителей мужей, погибших по его вине.

Дождь хоть и прекратился, но в воздухе висела влага. Она туманом стояла между князем и тварью, которую он прямо сейчас казнил бы собственными руками.

Однако Всеслав решил иначе:

- Мой долг перед вашими сыновьями неоплатный, и вернуть его я не смогу до самой смерти. Только перед лицом богов, мне удастся защитить их и стать с ними в один ряд. Однако! - Всеслав сидел в седле, а его голос раздавался на всю площадь, с помощью Арыси. Громкий бас звучал из всех ретрансляторов, которыми были оснащены фасады чуть ли не каждого здания вокруг.

- Однако сегодня, вам решать, какую смерть заслужил убийца ваших детей. Всех остальных, замешанных в нападении на твердыню Днепра предателей, казнят завтра же прилюдно! Но вот того, кто купился на золото звонкое, казнить вам! Он всё равно умрет, - Всеслав посмотрел на людей, которые в слезах и с чистой яростью во взгляде смотрели на тварь, повинную в смерти их сыновей, - но я даю своему народу шанс проявить милосердие славян. Если вы решите оставить его в живых - тварь до конца жизни будет гнить в застенках тюрьмы! Ваша воля, братья и сестры!

Всеслав склонил голову в поклоне и обернув Морану по кругу, поднял лошадь на дыбы и пришпорил, покидая площадь, на которой народ скандировал имя своего Государя уже не с презрением и страхом, а с гордостью за его справедливость.

Однако Всеслав так не считал. Звуки толпы только больше отравляли его душу тщеславием, которое как яд для любого Государя. Как самая худшая отрава, которая способна истончить грань между той самой справедливостью и фанатичностью до славы и власти.

Потому мужчина входил в свои палаты, как старик, который почти умирает изнутри. Хотя князь и шел ровной поступью, на ходу снимая и сбрасывая пояс с оружием, а потом и остальную одежду, внутри он чувствовал пустоту и тьму самой Мораны. Богиня смерти нашептывала ему, что возмездие слишком великодушно! Что Всеслав всё равно не доказал своего права на трон.