И слово это было - Россия.. «Спаси меня... Соловецким монастырем»

«Да говори просто — ты довольно умен для этого», — призывает Пушкин на полях статьи Вяземского (помета напротив следующего выражения: «…более или менее ознаменовано общей печатию отвержения, наложенного на наш театр рукою Талии и Мельпомены»). И еще: «любовь к друзьям» — по-русски «дружба». А «Поглотила бы его бездна забвения» надо бы заменить на «И совсем его забыли»…

«Что касается до слога, то чем он проще, тем будет лучше. Главное: истина, искренность», — напутствовал Пушкин Надежду Дурову, когда та решила сесть за мемуары «Записки амазонки». Он же о названии: «Как-то слишком изысканно, манерно, напоминает немецкие романы. «Записки Н. А. Дуровой» — просто, искренне и благородно».

О влиянии французской литературы на русскую: «Вредные последствия — манерность, робость, бледность… Но есть у нас свой язык: смелее! — обычаи, история, песни, сказки — и проч.».

И у Даля была неудовлетворенность состоянием современного ему языка. Он пишет, что, как помнит себя, «его тревожила и смущала несообразность письменного языка нашего с устною речью простого русского человека». Он, как и Пушкин, чувствовал, что «общее стремление берет иное направление», что «переворот предстоит ныне нашему языку».

…Убежден, что судьбы Пушкина и Даля не могли не пересечься и в трагические дни одного из них, они не могли расстаться не повидавшись, без завещания одного другому их общего дела. Поэтому их последняя встреча в этом смысле, может быть, самая значительная.

«Мне было пригрезилось, — шептал Далю ослабевший от раны поэт, — что я с тобой лезу по этим книгам и полкам высоко — и голова закружилась»… В эту последнюю их встречу он обратился к Далю на «ты», назвал другом…

Всего же за несколько дней до гибели сетовал Далю:

«Да, вот мы пишем, зовемся тоже писателями, а половины русских слов не знаем!..» Известный Пушкину шеститомный «Словарь Академии Российской» содержал более 43 тысяч слов; в Словарь Даля вошло примерно в десять раз больше слов, чем использовал Пушкин в своем творчестве (более 21 тысячи). А у него, пожалуй, самый богатый писательский словарь в мире (для сравнения: Гомер — около 9 тысяч, Шекспир — около 15 тысяч, Сервантес — около 17 тысяч, Шевченко — около 10 тысяч, Есенин — около 19 тысяч…).

Несомненно, не без влияния Пушкина Даль укрепился в своем намерении и далее собирать слова и речения, пословицы и поговорки, песни и сказки. Первая их встреча произошла в 1832 году в Петербурге, куда Даль приехал после турецкого и польского походов. Не дождавшись обещанного Жуковским визита к Александру Сергеевичу, Даль сам, взяв свою только что вышедшую книжку сказок, отправился к поэту.

«Пушкин, по обыкновению своему, засыпал меня множеством отрывчатых замечаний, которые все шли к делу, показывали глубокое чувство истины и выражали то, что, казалось, у всякого из нас на уме вертится и только что с языка не срывается. «Сказка сказкой, — говорил он, — а язык наш сам по себе, и ему-то нигде нельзя дать этого русского раздолья, как в сказке. А как это сделать, — надо бы сделать, чтобы выучиться говорить по-русски и не в сказке… Да нет, трудно, нельзя еще! А что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото! А не дается в руки, нет!»

Собственно, мысли эти были близки Далю, и упали они на благодатную почву. Собирание слов не только получило поддержку, но и приобрело дополнительный смысл — использовать это богатство в литературном творчестве. Не о том ли думал и сам Пушкин?

Даль был заметным писателем своего времени. Его имя не раз встречается в литературных обзорах в ряду других имен — Некрасова, Соллогуба, Одоевского, Лажечникова, Ершова, Панаева, Кольцова… О нем писали Гоголь, Добролюбов, Григорович, Грот, Майков, Мельников-Печерский, Пущин, Шевченко, Тургенев… Белинский писал рецензии на его произведения.