И слово это было - Россия.. «Спаси меня... Соловецким монастырем»

Высокую оценку творчеству писателя дает критик и в обзоре «Русская литература в 1844 году» («Отечественные записки», № 1, 1845 г.): «Колбасники и бородачи» — решительно лучшее произведение г. Луганского. Несмотря на чисто практическую и внешнюю цель этой повести, в ней есть подробности истинно художественные, есть черты купеческого быта, схваченные с изумительной верностью…» Тут же через несколько номеров Белинский рецензирует сборник «Физиология Петербурга», выделяя в книге две лучшие статьи — «Петербургский дворник» В. И. Луганского и «Петербургские углы» г. Некрасова. Первая есть мастерский очерк, сделанный художническою рукою, одного из оригинальнейших явлений петербургской жизни, лица мало известного в Москве и совсем не известного в провинции. Это одно из лучших произведений В. И. Луганского, который так хорошо знает русский народ и так верно схватывает иногда самые характеристические его черты».

И после этой характеристики критик дает пространную цитату из очерка, подводя итог следующими словами: «Как все это верно, каким добродушным и грациозным проникнуто юмором! Кстати: читали ли вы «Денщика» В. И. Луганского? Это прелесть!»

По выходе второй части «Физиологии Петербурга» Белинский подтверждает свою высокую оценку очерков «Дворник» и «Петербургские углы», которые, по его мнению, «могли бы украсить собою всякое издание».

Как видим, взгляд Белинского на Даля-писателя существенно менялся, критик постоянно уточнял природу таланта Казака Луганского, его сильные и слабые стороны и к концу жизни уже не скрывал своих симпатий к нему. В традиционном обзоре русской литературы за 1845 год он, перечисляя все, что было замечательного по части изящной прозы, оригинальной и переводной в русских журналах за минувший год, особо выделяет и указывает читателю «на «Денщика» В. И. Луганского, как на одно из капитальных произведений русской литературы». И тут он дает ему, может быть, самую высокую оценку как писателю: «В. И. Луганский создал себе особенный род поэзии, в котором у него нет соперников. Этот род можно назвать физиологическим. Повесть с завязкою и развязкою — не в таланте В. И. Луганского, и все его попытки в этом роде замечательны только частностями, отдельными местами, но не целым. В физиологических же очерках лиц разных сословий он — истинный поэт, потому что умеет лицо типическое сделать представителем сословия, возвести его в идеал, не в пошлом и глупом значении этого слова, то есть не в смысле украшения действительности, а в истинном его смысле — воспроизведения действительности во всей ее истине. «Колбасники и бородачи», «Дворник» и «Денщик» — образцовые произведения в своем роде, тайну которого так глубоко постиг В. И. Луганский. После Гоголя это до сих пор решительно первый талант в русской литературе».

В одной из последних развернутых рецензий на книгу Даля «Повести, сказки и рассказы Казака Луганского», четыре части, (Спб. 1846) Белинский пишет: «Вглядываясь в произведения самобытного таланта, всегда находите в них признаки сильной наклонности, иногда даже страсти к чему-нибудь одному, и по тому самому такой талант становится для вас истолкователем овладевшего им предмета. Он делает его для вас доступным и ясным, рождает в вас к нему симпатию и охоту знать его. К чис. лу таких-то талантов принадлежит талант г. Даля, проела вившегося в нашей литературе под именем Казака Луганского».

И далее он пытается объяснить особенности таланта писателя, ответить на вопрос, в чем заключается господствующая наклонность, симпатия, любовь, страсть его таланта. И тут же отвечает: «Заключается все это у него в русском человеке, русском быте, словом — в мире русской жизни. Но что ж тут оригинального — скажут нам — мало ли людей, которые не меньше г. Даля и всякого другого любят Русь и все русское?.. Отвечаем: очень может быть; но мы говорим о г. Дале, как о человеке, который самым делом показал и доказал эту любовь, как писатель Ведь легко писать возгласы, исполненные хвалы России и ненависти ко всему нерусскому; но это еще не значит любить Русь и все русское. Другой и действительно любит их, да нет у неге достаточно таланта, чтобы любовь его отразилась в мертвой букве и зажгла ее теплом и светом жизни… Любовь г. Даля к русскому человеку — не чувство, не отвлеченная мысль: нет это любовь деятельная, практическая. Не знаем, потому ли знает он Русь, что любит ее, или потому любит ее, что знает; но знаем, что он не только любит ее, но и знает. К особенности его любви к Руси принадлежит то, что он любит ее в корню, в самом стержне, основании ее, ибо он любит простого русского человека, на обиходном языке нашем называемого крестьянином и мужиком. И — боже мой! — как хорошо он знает его натуру! Он умеет мыслить его головою, видеть его глазами, говорить его языком. Он знает его добрые и его дурные свойства, знает горе и радость его жизни, знает болезни и лекарства его быта…»