И слово это было - Россия.. «Спаси меня... Соловецким монастырем»

Итак, духовное родство для России всегда было выше кровного. Собирая под свое крыло не только славян, но и всех, нуждающихся в защите и помощи, желающих послужить верой и правдой, она обнаруживала тем самым, может быть, главное свое призвание — объединять народы в любви и братстве. Эту особенность нашей истории очень точно выразил Ф. Достоевский: «Все-мирность и общечеловечность — вот назначение России». Правда, призвание ее до сих пор не реализовано, предначертанный путь много раз прерывался трагическими национальными потрясениями. И все же при всех бедах и катастрофах, не выраженных во всю мощь силах народа, Россия постоянно излучала какой-то духовный магнетизм, который, подобно тяготению планеты, вовлекал на свою орбиту все, что готово было взаимодействовать с ней. Конечно, и орбиты у спутников были разной высоты, и светились они порой отраженным светом российской славы, но были и такие, что прибавляли ей собственный, особенно когда духовные спектры их совпадали.

И таких немало было в нашей истории. Достойно служили России итальянец Растрелли, француз Фальконе, немец Брюллов, умножали российскую славу Барклай-де-Толли и Лермонтов, имевшие шотландских предков, Карамзин — татарских… А Пушкин, потомок «арапа Петра Великого»? Но вот, что сказал о нем Гоголь: «Пушкин есть явление чрезвычайное, и, может быть, единственное явление русского духа».

Можно было бы назвать целый ряд имен подвижников отечественной науки, культуры, искусства, полководцев, которыми мы и сегодня гордимся, несмотря на их нерусское происхождение.

Один из них — Владимир Иванович Даль.

«Отец мой выходец, а мое отечество Русь», — говорил он о себе. «Дух, душа человека — вот где надо искать принадлежности его к тому или иному народу. Чем можно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением духа — мыслью… Кто на каком языке думает, тот к тому народу и принадлежит. Я думаю по-русски».

Возможно, суждения Даля не бесспорны, но обращает на себя внимание выбор критерия принадлежности к тому или иному народу — дух, душа, язык. Думая по-русски, датчанин по происхождению Даль понимал и мог передать в художественной форме многие душевные тонкости русского человека, что позволило ему прослыть не только знатоком национального характера, но и стать довольно известным писателем своего времени.

Судя по некоторым воспоминаниям, «немецкие» качества Даля не всем нравились в обиходе, но, с другой стороны, как знать, сумел бы он без аккуратности и известной доли педантизма одолеть главную вершину своей жизни — собрать и издать «Словарь живого великорусского языка». Эту мысль подчеркнул в речи о Гильфердинге, Дале и Невоструеве на заседании Общества любителей российской словесности И. Аксаков. «И Гильфердинг, и Даль — оба не русские по крови; но тем более причины для нас радоваться той нравственно притягательной силе русской народности, которая умела не только вполне усыновить себе этих иностранцев по происхождению и привлечь их к разработке своих умственных богатств, но и одухотворить их нерусское трудолюбие русской мыслью и чувством. Да, страстно преданные России и русскому народу, оба они — в Гильфердинг, и Даль — в то же время не по-русски (к счастию, может быть, для дела) относились к труду. Это нерусское свойство видим мы в упорстве труда, в размеренном и вместе неослабном, настойчивом движении к цели, в правильном распределении работы, одним словом, в таком отношении к труду, которое не нуждается во внешнем возбуждении, чуждо запальчивости, не знает ни скачков, ни перерывов, ни лени, ни уныния, не ищет одолеть задачу сразу, приступом или запоем, — что так свойственно нам, природным русским, — но которое является действием высокого самообладания, всегда бодрой, спокойно и ровно напряженной воли».

Оба начала — голос крови и голос сердца — заметно боролись в Дале. Он писал очерки, рассказы, повести о быте, традициях, нравах народа, сочинял сказки и считался большим знатоком русского характера. И в то же время был исправным чиновником — ценимый начальством, не терпевший никакого разгильдяйства у подчиненных.

Григорович в своих воспоминаниях рассказывает такой эпизод. Встретив где-то Тургенева, тогда еще молодого человека, Даль уговорил его поступить к нему на службу в канцелярию. Тургенев, никогда не думавший служить, но не имевший духа отказаться по слабости характера, согласился. Несколько дней спустя после вступления в канцелярию Тургенев пришел часом позже и получил от Даля такую нахлобучку, после которой тотчас же подал в отставку.