И слух ласкает сабель звон

— Что такое? — насторожился Штрассер.

— Смотрите! — дернулся химик. — Что за черт?

Из-за пригорка, невысоко над землей чертили дуги огни с трассирующим, светящимся следом.

— Это пиротехнические ракеты, — заключил фон Репель. — Что…

— Они летят сюда, к эллингам, — прошептал Штрассер, мгновенно переходя на крик. — Тревога!

Капитан, достав пистолет, несколько раз выстрелил в воздух. Но события развивались с ужасающей быстротой. Ракеты одна за другой стремились на базу. Несколько из них не долетело, рассыпавшись праздничным фейерверком, а вот пара попала прямо в штабель с бомбами, заправленными ипритом, а еще одна в эллинг с дирижаблем.

— …заполнен водородом, и каркас у него деревянный, — в оцепенении пробормотал фон Репель.

Чудовищный взрыв сотряс воздух. Все произошло так быстро, что никто не успел ничего предпринять. Новые взрывы, возникший пожар еще больше усугубляли поднявшуюся панику. Отравляющее вещество быстро расползалось туманным облаком, захватывая все вокруг. Уцелевшие солдаты, не успевшие надеть противогазы, гибли в страшных мучениях.

— Боже мой! Все погибло! — бормотал Штрассер, доставая из сумки противогаз. Через мгновение он глядел сквозь круглые стеклянные очки маски на катастрофу вокруг. Затем, пригнувшись, капитан кинулся бежать прочь.

У двух его коллег полагающейся по инструкции противогазной сумки на поясе, конечно, не было. Фон Репель, как человек энергичный и деятельный, буквально в последние мгновения успел сорвать противогаз у пробегавшего мимо солдата и вовремя натянуть его на голову. Ударом ноги в живот он свалил обезумевшего беднягу, бросившегося на офицера. С земли тот уже больше не поднялся. Тяжело дыша, майор имел возможность наблюдать, как Эккенер, оказавшийся не таким удачливым, погибает в страшных муках.

Полыхавшие огни и вспышки взрывов были видны в темноте на много километров вокруг…

ГЛАВА 42

— Хорошо дела пошли! — сверкнул белозубой улыбкой Голицын, глядя на то, что творилось неподалеку. — Нет, ротмистр, вы знаете, я весьма доволен. Теперь важно что? — наклонился он к товарищу.

— Что? — уставился на поручика Кураев, глядя на то, как взрывается и горит база немецких цеппелинов.

— Поставить точку, желательно жирную, — усмехнулся поручик. — Я вообще-то большой театрал. Вы любите театр?

— Театр? — хмыкнул собеседник. — Как вам сказать… Я больше люблю те возможности, которые он предоставляет. Театр я рассматриваю как полигон, плацдарм для того, чтобы завоевать сердце красавицы. Одно из лучших мест для подобных процедур!

— Так вот, я люблю, чтобы все было разыграно как по нотам, — произнес поручик, — и нашу задумку надо довести до конца.

Каждый воспринимает экстремальные события по-разному. Кого-то они приводят в состояние стресса, ступора и страха. Кто-то от волнения способен пороть горячку, да такую, что после и не расхлебаешь. Но к Голицыну ни то, ни другое явно не имело никакого отношения. Опасность всегда лишь только усиливала у него желание действовать, добавляла куражу. Эти качества поручика всегда и ценились командованием, знавшим Голицына как человека поистине уникального. О таких еще в старину говорили: один целого полка стоит.

С началом войны деятельность поручика на Юго-Западном и Западном фронтах была весьма успешной. И вот теперь активность представителя древнего дворянского рода перенеслась на пограничье Германии и Франции, практически в те же самые места, где сто лет назад его предок принимал участие в военной кампании.

Короткий разговор или, правильней сказать, обмен мнениями проходил на поле неподалеку от базы цеппелинов, которая благодаря усилиям и стараниям двух товарищей быстро просто на глазах превращалась в ничто. Ведя разговор, друзья пускали одну за другой новые ракеты туда, где было подобие преисподней.

— У нас в полку был такой случай, — произнес поручик, выстреливая ракетой, оставлявшей яркий хвостатый след в ночном небе. — Перед самым Рождеством капитан Зиновьев привез целый ящик таких вот игрушек. В результате неправильного их использования, да еще в нетрезвом виде, сгорел дом командира полка.

— Ну, нам-то это точно не угрожает, — отозвался Кураев. — Опасаться, что мы нечаянно зацепим что-то не то, не приходится.

В ночном небе били вверх зарницы и сполохи. Взрывы озаряли черноту ночи, огонь ярко освещал здания, гибнущие, пожираемые огнем на глазах. Крики, выстрелы, разрывы — все это сливалось в одну страшную какофонию.

«За все наступает расплата, — подумал Голицын, мрачно покачав головой. — Начали вы войну, господства вам мирового захотелось, так ведь это еще полбеды. Но губить людей, как крыс, отравой вашей проклятой — это уж извините-подвиньтесь. Всему есть какие-то рамки. Вот сейчас на своей шкуре у вас, господа, появляется прекрасная возможность почувствовать, что такое иприт. Останетесь довольны, это я вам гарантирую».