И снова Оливия

– Тебе понадобятся наличные, чтобы расплатиться с ними, – сказал Фергюс. – У тебя есть?

– Нет, только кредитная карта.

Фергюс извлек из кармана рулончик наличных и отдал Аните. Подождал, пока не уехал эвакуатор, Анита помахала ему с переднего сиденья. Затем сел в пикап и двинул на мыс, где выбросил свою форму, запихнув пакет как можно глубже в мусорный контейнер. Он размышлял о детях Аниты, о том, на самом ли деле они такие уж чокнутые. Смотреть, как люди нюхают зады друг у друга? Господи прости. Это определенно черт-те что.

* * *

Вернувшись домой, он удивился, снова обнаружив машину Лори на подъездной дорожке, но Тедди внутри не было, а войдя в дом, Фергюс сразу понял, что кто-то включил его телевизор. У телевизора жены звук был другой. Фергюс прямиком направился в гостиную, Этель с дочерьми сидели на его шезлонге, Этель – на краешке сиденья, девочки – на подлокотниках. Фергюс открыл было рот, намереваясь возмутиться: «Какого дьявола?» – как вдруг увидел на экране… Лайзу. В кожаном одеянии, она орудовала плеткой, и мужчина стонал; одной щекой он прижимался к полу, черты лица скрыты за пикселями, но голые ягодицы были отлично видны, и снова эта женщина – Лайза – стегнула его, и он опять застонал.

– Выключите, – сурово сказал Фергюс. – Выключите немедленно.

Жена нажала на кнопку пульта, и на экране возникли буквы – DVD.

– И кто вам разрешил пользоваться моим телевизором? – продолжил Фергюс.

– Нам пришлось, папа, – ответила Лайза, – потому что мамин телевизор слишком старый, диск на нем не посмотреть, и она сказала, что готова попробовать посмотреть фильм, и Лори тоже…

– Папа, – вмешалась Лори, – ты не поверишь. Тут был один парень, и она его чуть в лепешку не превратила, а потом… о боже, папа, она навалила кучу на него!

Фергюс свирепо смотрел на младшую дочь:

– И что заставило тебя переменить мнение касаемо этой пакости?

– Ну, мы с Лайзой обстоятельно побеседовали, и я задумалась, а может, она права и людей нужно просвещать, вот я и приехала, чтобы посмотреть фильм вместе с мамой. И мама сказала, что попытается, ведь Лайза все же ее дочь…

– Где Тедди? – перебил Фергюс.

– У своего отца. Сегодня воскресенье.

У Фергюса возникло странное ощущение, будто он не совсем понимает, где находится.

– Ты посрала на человека? – спросил он Лайзу.

Она опустила глаза:

– Он в этом нуждается, папа.

Фергюс шагнул к телевизору и вдруг понял, что с ним творится нечто несообразное: зрение у него помутнело, и хотя тело не подавало ни малейших угрожающих сигналов, Фергюс рухнул на пол, ударившись головой об угол телевизора так, что искры из глаз посыпались. Очнувшись, он услыхал громкие женские голоса – жены и дочерей, должно быть, – его пытались поднять, это им удалось, и вот уже он на ногах и его запихивают в машину.

Фергюсу хотелось лишь одного – свернуться калачиком, он только об этом и думал, просто свернуться калачиком, и когда они привезли его в больницу, он так и поступил: свернулся на полу в отделении скорой помощи. Но очень скоро пришла медсестра, заставила его встать, и он оказался в кровати, на тощем матрасе, где он опять свернулся. Когда кто-то пытался выпрямить его ноги, он снова сгибал их, поджимал к груди, и голова его тоже была опущена на грудь. Все, чего ему хотелось, – лежать вот так, свернувшись, с закрытыми глазами.

Затем он услыхал слово «седативное» и подумал: «Вот-вот, дайте мне это», и, надо полагать, успокоительное ему дали. Потому что спал он крепко, а когда проснулся, испугался, не понимая, где он.

– Папа? – тихо произнесла Лайза, наклонившись к нему. – Папочка, у нас отличные новости. Ты здоров! Ох, папочка, как же ты нас напугал, но с тобой все хорошо. Тебя подержат здесь до утра, но с тобой все в порядке, папочка.

Она держала его за руку, и он пожал ее ладонь.

Затем появилась Лори:

– Ой, папа, мы так перепугались.

И Фергюс кивнул.

Потом он остался один и опять заснул. Когда он проснулся, он точно знал, что он в больнице и что сейчас ночь, над его больничной койкой горела маленькая лампочка. Он закрыл глаза.

Постепенно он осознал, что кто-то гладит его руку, – очень медленно, ритмично чья-то ладонь перемещалась от его кисти до плеча и обратно. Глаз он не открывал, опасаясь, что иначе поглаживания прекратятся. Спустя много минут – хотя кто знает, сколько именно минут прошло? – он повернул голову, открыл глаза и увидел жену у своей постели. Заметив, что он смотрит на нее, она убрала руку.

– Этель, – сказал он, – что мы наделали?

– Что ты имеешь в виду? – спросила она. – Нашу жизнь или наших детей?

– Не знаю, что я имею в виду, – ответил он и вдруг вспомнил: – Ты должна рассказать мне о детях Аниты. Не прямо сейчас, но и не откладывая в долгий ящик.

– У-у, – протянула Этель, – они совсем рехнулись.

– Но не так, как наши, – сказал Фергюс.

– Не так, – подтвердила Этель.

Потом он кивком указал на свою руку, едва заметным кивком, но они столько лет прожили вместе, и она сразу поняла. И принялась снова гладить по руке.

Сердце

Оливия Киттеридж открыла глаза.