И снова Оливия

По ночам ей казалось, что она глаз не может сомкнуть, и это ее совсем не волновало, либо на самом деле она крепко спала и лишь видела сон о бессоннице; Кристофер принес ей маленький транзистор, и Оливия не расставалась с ним, прижималась к приемнику щекой, словно к плюшевой игрушке, и чувствовала себя ребенком. Ранним утром она наблюдала в окно, как разгорается день, и поражалась всякий раз, когда небо из мутно-серого превращалось в голубое, сперва подсвечивая верхушки деревьев, а потом захватывая их в плен. Оливия искренне изумлялась этому действу – какая красота! А потом – очень рано, когда солнце только встало, – являлся доктор Раболински:

– Здравствуйте, Оливия. Как поживает моя любимая пациентка?

– О черт, – отвечала она, – я хочу домой.

На самом деле домой она не хотела, потому что была влюблена в этого мужчину. И сгорала от стыда. Но ничего не могла с собой поделать.

Когда он спрашивал, был ли у нее стул, Оливия мертвела. «Нет», – отвечала она, отворачиваясь. Затем он интересовался, выпускала ли она газы, и Оливия бурчала «не знаю». Ладно, кивал доктор, но пусть она даст ему знать, когда это случится. Он садился на ее кровать, брал за руку. Говорил, что ее состояние улучшается и дней через несколько она сможет отправиться домой.

– Я старуха восьмидесяти трех лет, – сказала она однажды, глядя на доктора в упор.

Он не отвел глаз, увеличенных толстыми линзами:

– В моем мире вы – дитя.

* * *

Но когда приносили подносы с завтраком, что означало – больничный день стартовал, Оливия становилась сварливой и хотела домой. Кристофер – уезжавший в Нью-Йорк ненадолго и опять вернувшийся – иногда приходил, когда Оливия ковырялась в яичнице, а иногда позднее; выглядел он усталым, и Оливия о нем беспокоилась.

– Я договорился об уходе на дому, – сообщил он матери. – Первые две недели круглосуточно за тобой будут присматривать.

– Мне это не нужно, – фыркнула Оливия. – Еще чего не хватало.

Но, по правде говоря, мысль о том, чтобы жить одной в доме, страшила ее.

Днем ее проведал медбрат Джефф по дороге в реанимацию, где он дежурил.

– Привет, привет, – обрадовалась ему Оливия. – Я вовсю гуляю по коридорам и готова вернуться домой.

– Вы удивительная, – сказал Джефф. И в какой-то момент, шагая с Оливией по коридору, – она была с тростью – он взял ее под руку.

– Ты тоже, – ответила Оливия.

Доктор Раболински снова спросил, был ли у нее стул; она раздумывала, не соврать ли, но решила не врать:

– Не-а.

– Не переживайте. Будет, – заверил доктор.

И в тот же день – о силы небесные! – Оливия испустила газы, затем еще и еще, а потом из ее пятой точки потекло. Она сперва не поняла, что происходит, пока не выбралась из постели и не уткнулась взглядом в измазанные простыни. Нажала на кнопку вызова медсестры. Та не пришла. Оливия опять нажала на кнопку. Медсестра наконец появилась.

– Опа!

Оливия почувствовала себя еще хуже.

– Да уж, – сказала она. – Ужас что такое.

– Не волнуйтесь. Дело житейское.

– Разве? – не поверила Оливия. И медсестра пояснила: да, такое случается, и причиной тому антибиотики, которыми Оливию лечили от пневмонии, и хорошо бы ей сейчас отправиться в душ, пока ей меняют постельное белье. И когда Оливия вышла из душа, кровать была застелена чистым бельем, а поверх простыней лежал здоровенный подгузник.

На следующее утро пришел доктор Раболински. Оливии не терпелось узнать, слышал ли он, как она оскандалилась, но он ни словом не упомянул об этом, и Оливия не выдержала:

– Был у меня вчера стул, вел себя чудовищно. – Она заставила себя взглянуть на доктора.

– Это из-за антибиотиков, – невозмутимо ответил он.

Оливия слегка расслабилась и спросила, когда она сможет уехать домой.

– Со дня на день, – был ответ.

После чего доктор молча сидел на краю кровати, Оливия смотрела в окно. И вдруг ощутила нечто, похожее на блаженство, время остановилось на несколько прекрасных мгновений, только ее врач и жизнь, и больше не было ничего под утренними лучами солнца, падавшими на ее постель. Она коснулась его руки и тихо сказала:

– Спасибо. – И отняла ладонь.

– Всегда к вашим услугам, – так же тихо ответил он.

* * *

Дома Оливия чувствовала себя неуютно, мягко выражаясь. Она не понимала, как могла жить в этом доме – доме Джека – столько лет, все здесь казалось ей чужим, и она опасалась, что это ощущение останется с ней навсегда. Ей было холодно, и она увеличила режим обогрева, чего раньше никогда не делала. Гостиная казалась такой огромной, что Оливия с трудом одолевала расстояние из конца в конец, и спала она на первом этаже, в гостевой спальне. На следующий день возникла Бетти – первая из специалисток по уходу на дому, – это была крупная женщина. Не жирная, просто большая. Бордовые хлопковые брюки едва не трещали на ней, а блузка застегивалась с трудом; лет ей было около пятидесяти. Бетти немедленно плюхнулась в кресло.

– На что жалуемся? – спросила она, и Оливию не смутил ни ее тон, ни сама постановка вопроса.

– У меня был инфаркт, и вас, судя по всему, назначили со мной нянчиться.

– Ну, я бы так не сказала, – парировала Бетти. – Я не нянька, а младшая медсестра.