И снова Оливия

Бетти поерзала в кресле, в котором она с трудом помещалась.

– Вы же сказали, что мы не будем рассуждать о политике.

– Чертовски верно. Но эта девушка – не политика. Она – человек, который имеет полное право находиться здесь.

– Ну не нравится мне, как она выглядит, и эти тряпки, что она носит, у меня от нее мурашки по коже… И это уже политика, – добавила Бетти.

Поразмыслив, Оливия вздохнула:

– Что ж, в моем доме ты будешь с ней вежлива, поняла?

Бетти встала и занялась стиркой.

* * *

В конце первой недели Бетти повезла Оливию на прием к доктору Раболински. Оливия накрасила губы. Бетти села за руль, Оливия рядом с ней. Ехали они в машине Оливии, которая предпочла бы умереть, только не показаться на людях с тем стикером на бампере. Оливия молчала, боясь даже подумать о том, что она вот-вот снова увидится с этим человеком. У двери кабинета они прождали почти час, Бетти, вздыхая, листала журналы, Оливия сидела неподвижно, сложив руки на коленях. Наконец медсестра вызвала ее в кабинет. Оливия облачилась в хлопковый халат и легла на кушетку. Медсестра прилепила к ней провода, сделала ЭКГ, сняла с Оливии все эти металлические штучки и вышла, оставив Оливию одну. Напротив висело зеркало, Оливия машинально посмотрела на себя и пришла в ужас. Она походила на мужика, переодетого в женское платье. Яркая помада слишком выделялась на ее бледном лице! Почему она дома этого не заметила? Она искала салфетку, чтобы срочно стереть дурацкую помаду, когда вошел доктор Раболински и закрыл за собой дверь.

– Здравствуйте, Оливия! Как вы?

– Отвратительно, – ответила Оливия.

– Ай-ай-ай. – Доктор сел на табурет с колесиками и подъехал к ней. Он пристально разглядывал ее сквозь очки с толстыми линзами. – ЭКГ у вас просто отличная. Расскажите, почему вы чувствуете себя отвратительно.

И Оливии почудилось, что она опять первоклашка, только она больше не Оливия, а Недотепа Сойер – тот мальчик, что сидел перед ней. Недотепа Сойер, надо же, кого она вспомнила. Он был из очень бедной семьи и никак не мог понять, чего от него добивается учительница, и его вечная растерянность – и вечное молчание – теперь передались Оливии. В ответ на вопрос доктора она не могла вымолвить ни слова.

Выждав немного, врач взял стетоскоп и ловко просунул его под халат, чтобы послушать сердце Оливии. Потом приставил стетоскоп к ее спине и велел глубоко дышать.

– Еще раз, – попросил он, и она глубоко вдохнула. – Еще. – Он сел на табурет. – Все, что я слышу, мне вполне нравится.

Он взял ее за запястье, и Оливия поняла, что он щупает пульс, но взглянуть на него не смела.

– Хорошо, – сказал доктор и сделал пометку в своих бумагах.

Затем он измерил давление, и опять прозвучало «хорошо», а в бумагах возникла новая пометка. Доктор снова опустился на табурет, и Оливия чувствовала его взгляд.

– А теперь постарайтесь рассказать, откуда взялось ваше отвратительное самочувствие.

Слезы – слезы, господи прости! – потекли по ее лицу и по губам с этой дурацкой помадой, и губы задрожали. Она не могла ни говорить, ни взглянуть на доктора Раболински. Он протянул ей бумажный платок, она взяла, вытерла глаза, рот; на платочке остался алый след.

– Не расстраивайтесь, Оливия, – произнес доктор, – это естественно. Помните, что я вам говорил: после инфаркта депрессия – обычное дело. Скоро вы почувствуете себя лучше, обещаю.

Она по-прежнему не могла поднять на него глаз.

– Все нормально? – спросил он, и она кивнула. – Жду вас через неделю. – Доктор встал и вышел.

Как же она рыдала – взахлеб, но в конце концов убрала помаду с губ и подбородка, утерла глаза, оделась и проковыляла в коридор; Бетти вопросительно уставилась на нее, и Оливия знаком показала: рта не раскрывай. Домой они возвращались в молчании.

Стоило им оказаться в доме, как Бетти спросила:

– Просто скажите, с вами все в порядке?

Оливия села в кресло, в котором некогда сиживал Джек.

– Я в норме. Просто все до черта надоело.

– Однако держитесь вы реально хорошо. – Бетти тяжело опустилась в кресло напротив Оливии. – Уж поверьте, у меня бывали пациенты, которые неделями не могли сами принять душ, а вы в первый же день, приехав из больницы, прямиком ломанулись под душ и даже голову вымыли и самостоятельно оттуда выбрались. – Бетти ткнула в Оливию пальцем: – Вы отлично справляетесь!

– Не могли сами помыться? – переспросила Оливия. – После инфаркта?

– Ну да.

– И что ты с ними делала?

– Помогала им, – ответила Бетти. – А вам и помогать-то незачем. Вы даже на мою руку не опираетесь, негодница вы этакая.

Оливия молчала.

– Без разницы, – подытожила она свои размышления. – Мне все равно все жутко надоело.

* * *

Когда Халима Бабочка позвонила в дверь, Бетти приветствовала ее с преувеличенным энтузиазмом:

– Привет, привет!

Оливия ее чуть не убила.

– Она идиотка, – сказала она Халиме, когда Бетти удалилась.

– Вы имеете в виду стикер на ее бампере? – спросила Халима.

– Да, именно это я и имею в виду.

Потупившись, Халима водила пальцем по столу, на котором стояла лампа: