И снова Оливия

Короткими толчками, дюйм за дюймом, Оливия продвигалась к стене, пока не сумела доползти до крана. Сколько раз она протягивала руку, и все мимо, но наконец обхватила ладонью кран. И если это не поможет, то… Он был крепко вмурован в стену, этот кран, и Оливия, опираясь на него, сумела сесть, а затем, повернувшись, встала на колени, ухватилась за подлокотники кресла и наконец взгромоздилась на ноги. Она чувствовала дрожь во всем теле, передвигалась медленно, держась за стену. Войдя в дом, она опустилась в высокое кресло у стола и просидела много-много минут, прежде чем сочла себя достаточно окрепшей, чтобы принять душ.

Но это уже совсем черт знает что. Сидя на кровати с мокрой головой, обмотанной полотенцем, Оливия косилась то на один угол комнаты, то на другой. Кто, скажите на милость, выкурил сигарету на ее крыльце? Кто это мог быть? Воображение Оливии рисовало мужчину зловещего вида: он курит на крыльце, поджидая ее возвращения, и этому жуткому человеку известно, что она живет на отшибе, считай, в глуши и совсем одна.

Ощущение опасности не отпускало ее всю неделю. Оливия засыпала с этим и просыпалась. Оно не отступало даже днем, когда она читала, устроившись в кресле. И не ослабевало – напротив, усиливалось. Наконец она поняла, что ее терзает самый настоящий ужас, но не такой, какой она испытывала после смерти Джека и Генри. Тогда ужас был внутри нее, теперь же он сидел рядом с ней. Усаживался напротив, когда она завтракала на кухне; вскарабкивался на раковину, когда она умывалась; торчал рядом, пока она читала у окна, а потом перемещался в изножье ее кровати.

Она расхаживала по дому, где некогда жила с Джеком, и бормотала:

– Ненавижу, ненавижу, ненавижу это место.

* * *

Одиночество. Ох уж это одиночество!

Саднит, как волдырь на пятке.

Ничего подобного она в жизни не испытывала, размышляла Оливия, меря шагами дом. Ужас начал съеживаться, уступая место этой бездонной вселенной одиночества, что разверзалась перед Оливией, и она представления не имела, что с этим делать. Всю свою жизнь она была как мотор на четырех колесах, сама того не сознавая, разумеется, а теперь все четыре колеса пошли восьмерками и норовят отвалиться. Она не понимала, в кого превратилась и что с ней будет.

Однажды, сидя в большом кресле, некогда принадлежавшем Джеку, она решила, что становится жалкой. Оливия много чего терпеть не могла, но более всего – жалких людей. Ныне же она – одна из них.

К дому подъехала машина, и Оливия встала, подошла к входной двери, приподняла шторку на дверном оконце. С ума сойти, да это же Халима Бабочка! Оливия отперла дверь, и Халима порхнула через порог:

– Здравствуйте, миссис Киттеридж.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Оливия, закрывая дверь.

– Навещаю вас, – ответила Халима. На ней был тот самый персиковый наряд, в котором она впервые явилась к Оливии. – Я была тут поблизости и подумала, не заглянуть ли к миссис Киттеридж. Как вы поживаете?

– Муторно, – ответила Оливия и спросила: – А почему ты ушла тогда и больше не вернулась?

– Неудобно ездить в Кросби из Ширли-Фоллз, и я подыскала клиентов поближе. – Она пожала плечами, всколыхнув свой балахон, и улыбнулась этой своей сногсшибательной белозубой улыбкой. – Но вот я здесь.

– Тогда ладно, – сказала Оливия.

Она пригласила Халиму в гостиную и рассказала о том, как она упала, и об окурке.

– Мне это не нравится, – сказала Халима озабоченно. – Вы не должны жить одна.

Оливия пренебрежительно фыркнула и махнула рукой, давая понять, что не желает слушать подобные глупости. Халима, однако, подалась вперед, наставив палец на Оливию:

– У нас так не принято, живи вы среди нас, вы бы никогда не остались одна.

Оливию этим было не пронять.

– Ну а у нас принято, – она направила указательный палец на гостью, – чтобы сыновья женились, уезжали и больше никогда не возвращались обратно.

* * *

Очередь из желающих перебраться в «Кленовые апартаменты» растянулась на год. Но однажды вечером позвонил Кристофер, и выяснилось, что Оливия сможет попасть туда всего через четыре месяца.

– Мама, – признался Кристофер, – я записал тебя в очередь, когда ты лежала с инфарктом, просто на всякий случай. Так что ты уже в листе ожидания. И вот еще что, мама, – продолжил он, – слушай меня внимательно. Тебе придется продать этот дом. Мы хотим, чтобы за тобой был уход, но ты сможешь жить в отдельной квартире. Жить в этом доме одной тебе больше нельзя.

К тому времени Оливия уже очень устала.

– Ладно, – сказала она.

* * *