И снова Оливия

– Я тоже думаю, что это очень трудно, но она увлечена своей профессией. Знаете, ее первый сынишка умер в полтора года. Не от рака. Синдром внезапной детской смерти. Эми тогда училась на медсестру, а потом продолжила учебу. Вышла замуж за врача, за педиатра.

Оливия нашла это поразительным:

– Ну и дела. Ведь мой сын тоже врач, живет в Нью-Йорке.

– Нью-Йорк! – воскликнула Изабель и спросила, какая специальность у сына Оливии.

– Подиатр, – ответила Оливия. – Люди в Нью-Йорке много времени проводят на ногах. Пациенты к нему валом валят. – Она посмотрела на ряд статуэток, стоявших на полке у окна.

– Они принадлежали моей матери, – пояснила Изабель.

– А когда же вы вышли замуж? – снова переключилась Оливия на свою собеседницу.

– О, я вышла за прекрасного человека, он был фармацевтом…

– И я вышла за фармацевта! – почти прокричала Оливия. – Его аптека находилась прямо здесь, в Кросби, и он был чудесным, чудесным человеком. Генри был само чудо.

– Как и мой муж, – улыбнулась Изабель. – Мы поженились, когда Эми поступила в колледж. Он умер в прошлом году, и наш дом стал слишком велик для меня, и тогда Эми перевезла меня сюда.

– Ну и ну, – покачала головой Оливия. – Надо же. Мы обе были замужем за фармацевтами.

– Моего мужа звали Фрэнк, – сказала Изабель.

– И он был франко-канадцем, – подхватила Оливия. – Бульдожкой, как мы тогда их называли.

Да, подтвердила Изабель, и это было забавно, потому что, когда она работала на обувной фабрике, воображая себя выше других женщин в отделе, она и мысли не допускала, что когда-нибудь выйдет за франко-канадца. Однако вышла. И он был замечательный. Его первая жена умерла совсем молодой, они даже детьми не успели обзавестись, и что этот человек делал после смерти жены? Каждый день весной, летом и осенью, возвращаясь с работы, – их дом стоял на окраине Ширли-Фоллз, среди полей, – он брал газонокосилку и косил эти пустыри. Косил и косил. А потом он встретил Изабель.

– И прекратил косить? – спросила Оливия.

– Нет, – ответила Изабель, – но с тех пор он косил гораздо реже.

Оливия почувствовала, что впервые в этом доме она по-настоящему согрелась. Уперев трость в пол, она поднялась.

– У вас солнечно, – сказала она, – мне это нравится.

* * *

Затем случилось кое-что, обеспокоившее Оливию куда больше, чем нехватка солнца в квартире. У нее потек кишечник. Сперва это происходило только по ночам, и каждое утро она просыпалась в страхе; затем однажды, по пути из столовой, она подумала: «Надо бы поторопиться», но вовремя до туалета дойти не успела. В понимании Оливии, это было нечто абсолютно чудовищное.

На следующий день она встала в шесть утра и села в машину – по дороге ей встретились Барбара Пазник с мужем, совершавшие прогулку, Барбара помахала ей с энтузиазмом, – а направлялась Оливия прямиком в «Уолмарт», находившийся на приличном расстоянии от города. Шагая настолько быстро, насколько позволяла трость, она дошла до магазина, купила упаковку этих омерзительных подгузников для стариков, вернулась и поставила их на верхнюю полку в стенном шкафу в ванной. Когда же ей вскрыть эту упаковку, прикидывала Оливия, ведь невозможно предугадать, когда случится очередной «эпизод».

Несколько дней спустя, после ужина, когда они с Изабель шли по коридору, Оливия почувствовала позыв.

– Не хочешь зайти ко мне? – спросила Изабель.

– Да, и немедленно. – И, войдя в квартиру Изабель, она с порога рванула в ванную. – Фью! – присвистнула Оливия, когда, приводя себя в порядок чуть позже, она подняла глаза и увидела… упаковку «Надежных».

Оливия вышла из ванной, села и сказала:

– Изабель Гудроу-Дэно. Ты носишь эти дурацкие подгузники для стариков. (Изабель порозовела.) И я тоже! – добавила Оливия. – Или, точнее, мне пора напяливать их, хотя бы время от времени.

Опухшим запястьем Изабель сдвинула очки на лоб.

– Мой мочевой пузырь перестал себя контролировать, вот я и начала их носить. Не всегда, только ночью.

– А у меня из пятой точки течет, – сказала Оливия, – и, по-моему, это куда хуже.

Изабель приоткрыла рот от огорчения.

– Боже правый, Оливия. Это и вправду хуже.

– Кто бы спорил. И сдается, это происходит со мной после еды. Господь свидетель, Изабель, отныне я намерена проверять, надела ли я мой дурацкий какашковый подгузник. Даже моя внучка выросла из них – много лет назад!

Изабель смеялась до слез. Отсмеявшись, она поведала Оливии, как она вечно смущается, покупая эти подгузники, когда ее вместе с другими стариками привозят в магазин на мини-фургоне (машины у нее не было); каждый раз она старается улизнуть и совершить эту покупку так, чтобы никто не видел.

– Черт, да я куплю тебе все что хочешь. Поеду в «Уолмарт» в шесть утра, к открытию.

– Оливия, – выдохнула Изабель, – как я рада, что познакомилась с тобой, ужасно рада.

* * *

Вернувшись к себе в квартиру, Оливия не стала писать мемуары; она просто сидела в кресле, глядя на птиц в кормушке за окном, и думала, что она уже не несчастна.

* * *